– Наговорить можно все, что угодно, особенно когда я в таком положении, – Зосимов исподлобья метнул на жену злой взгляд.

– Ой, страшно-то как! Не пугай – пуганая! – самодовольно парировала его взгляд Муза. – Значит, не желаешь ни сознаваться, ни каяться? Что ж, ваше право… но я тебя все равно добью. Ты как то мочало, начнем сначала. Ладно, сначала так сначала. Итак, как сказал бы прокурор, следствие продолжается! Слушай меня дальше… Уже под утро позвонила жена Кузьмича, поинтересовалась, не у нас ли ее чудо. Я успокоила ее, потом пошла вас разбудила, чтобы старика выпроводить, а тебя на диван уложить. Ты встал и пошел по квартире шарахаться, как кот голодный. И до чего только додумался, уму непостижимо! – целых пять селедок Кузьмичу подарил! Пя-ять! Самых крупных! Какой благодетель! А ты их ловил, ловил?! – гневно взвизгнула супруга.

– Я не рыбак, – сипло отпарировал Зосимов и чуть было не добавил, что он – художник, но вовремя прикусил язык.

– Да лучше бы ты пошел рыбачить! – топнула ногой Муза. – И я – дура, почему не спрятала селедку в холодильник, в раковине оставила… – Она вдруг схватилась за голову. – Ой, господи! И впрямь дура! Как же я сразу не сообразила?! Этот запах сельди! И запах от твоего натюрморта! Он – на столе, сельдь – в раковине! Ты, не найдя с пьяных глаз сумки, в натюрморт… в свой холст завернул… селедку! О! Вот откуда он – твой реальный запашок! Натура твоя! Реализм!

Схватившись за живот, Муза захохотала, ее тяжелые груди колыхались из стороны в сторону, распахнувшийся халатик оголили полные белые ноги.

– Ой, умора! Ой, не могу! Натюрморт с селедкой! С реальным запашком! На, сам его нюхай! Нюхай, нюхай! – И она, преодолев слабенькое сопротивление супруга, натянула холст ему на голову. Зосимов ощутил тошнотворный запах сельди.

– Ты еще Кузьмичу позвони, – не скрывая гордости от только что одержанной победы, Муза решила окончательно добить супруга. – Позвони, позвони… Ну-у!

Зосимов, кивком головы сбросив вонючий холст на пол, ослабевшей рукой набрал номер.

– Ал-ло… Алло, Кузьмич, это я – Вадим.

– А-а, Вадик! Наше вам с кисточкой! С наступающим тебя!

– Спасибо… Кузьмич, как ты вчера домой дошел?

– Нормалек дошел. Правда, с приключениями. Когда на улицу вышел, кажись, ориентацию потерял, с крыльца грохнулся, хорошо что пьяный был, а то бы вконец расшибся —и не собрали бы. Видно, здорово мы с тобой набрались… Алло, Вадим! Я тут у своей бутылочку выпросил, приходи, опохмелимся… Алло, Вадик! Моя тебе спасибо передает за селедку…

– Не за что, – невнятно буркнул Зосимов.

– Слышь, Вадик, я одного не могу понять: почему я селедку домой в карманах принес? Моя даже брюки замочила, отстирать не смогла, запашок еще тот. Ты мне, случаем, сумку какую не давал?

– Давал… – Зосимов с ненавистью посмотрел на сиротливо лежащий на полу натюрморт.

– Вон оно что, так я и подумал! Вадик, ради бога, ты уж извини меня, видно твою сумку я потерял, когда с крыльца грохнулся. Вот незадача-то! Сумка, поди дорогая? Вадик, ты что молчишь? За сумку обиделся? Да брось ты, свои люди – сочтемся! Я тебе за нее десять… двадцать рамок бесплатно сделаю, обещаю! Так что не кисни, лучше приходи, моя из той селедки салат сварганила, «под шубой» называется. Приходи – выпьем, закусим, побазарим. Ну что, разливать на двоих?

– Разливай, – слабеньким голосом произнес Зосимов. Выпавшая из его рук трубка, повиснув на шнуре, ехидно запищала: пи-пи-пи-пикассо-пикассо…

– Итак, друзья, объявляется абсолютный победитель городского конкурса «Учитель года». Им стал всеми нами уважаемый педагог с большой буквы… – И, сделав небольшую паузу, заведующий городским отделом народного образования назвал фамилию лауреата: – Матрёнин… Ерофей Христофорович! Похлопаем же, друзья! Поздравим его с заслуженной победой!