В отрезки предельного отчуждения в экзистентности – в узревании себя множеством, объединяющим в себе «вещи», включая «множественность» других, ты не различаешь в открывшемся состоянии дел «целые» тексты, то есть «воспринимаешь» (различаешь), по сути – сам язык («метатекст»), расщепленный на отдельные «целые» тексты. В этом предельный «смысл» любого текста. В подобном «состоянии» ты способен не различать никакие «смыслы» в отдельных «текстах», различая лишь передним умом («вниманием») смысл («самость») от самого текста («ничто»).

Ты видишь, но не веришь, зная, что среда экзистентности есть ткань сновидения, ты пробужден (осознан в сновидении жизни), как если бы ты отказывался видеть «смысл» в любом существующем (земном) «тексте»; ты знаешь всё, что выводит онтологическую безопасность тебя до грани полного пробуждения; в просоночном состоянии экзистентности ты осознаешь сам текст как таковой («язык»); конечно, ты не только не находишь «смыслов» в отдельных «текстах», сливающихся в единую метафору «самости» (себя) во внимании, но и не испытываешь желания обращения к текстам (в поиске «смыслов»). Смыслы отдельных текстов сворачиваются к вниманию.

Но как обращаться со сказочными намеками («аналогий и «наводок») в текстах, которые ты «вычитываешь» так же, как и «вычитаешь» в сновидении экзистентности (жизни)?

И как объяснить симпатию (влечение) или отвращение (отторжение) относительно отдельный «текстов» (книг) и произведений прочих видов искусств?

Влечение происходит вследствие вычитывания предельно необходимого смысла, отторжение же – в силу «бессмысленности», или антисмысла, отсутствия (невычитывания) актуального «смысла» в отдельном тексте. Все прочие «тексты» помещаются в символическом диапазоне – от «тайны» (истинной мудрости) до «абсурда» (предельного антисмысла, или абсолютного зла).

Но как, вообще, можно сравнить ценность, например, бульварного чтива и философского трактата?

Ценность подобна вычитанному смыслу. Язык («самость») расщепляется в «смыслы» и соответствующие им «тексты» аналогично рассеянию внимания в существование и несуществование.

Подобно пище ты потребляешь (прочитываешь) «тексты», насыщаясь калориями «смыслов». Несуществующее не может иметь «ценность», ведь несуществующее в целом – ничто относительно ценности существующего (в целом): самость (существование в целом) происходит от неполноты внимания, мера которой (неполноты) отражается в ничто; внимание же суть мера полноты («проявления») целома – чем меньше внимания (или проявления «самости» целомом), тем более он сам целом.

Самость (существование в целом) можно уподобить отсутствующему вовсе «смыслу» (свернутому в себе), а ничто – «универсальному» тексту (прототексту). Присутствуя, самость растрачивает себя (во «времени»), наделяя «смыслом» ничто – экзистентность: «текст» (ничто) обретает «смысл». Сновидение жизни («ничто») становится «истинной» (единственной) реальностью. «Смысл» тем глубже, чем больше исход (растрата) самости на формирование ткани реальности (экзистентности).

Ткань мнимой реальности проявляется за счет любви (в частности, за счет «желания») и исхода самости в «ткань» экзистентности.

Итак, «реальность» экзистентности, по сути, является демонстрацией («фактом») неполноты источника данной реализации. Источник возобновляется при отмене «факта» экзистентности, свертывания его к пределу ничто. Самость (источник) умаляется до состояния «смысла» данного «текста» (мнимой реальности). «Смысл» – как существование