За впечатлениями не обязательно плыть к островам Зеленого мыса, а берёзки загородной рощи такие же обаятельные, как пинии в окрестностях Порто-Корсини, чьи стволы телесного загара беззастенчиво тискает многорукий плющ. Надо лишь приходить к ним с широко распахнутым сердцем.

О культурном происхождении рощи можно лишь догадываться. Природе хватило четверти века, чтобы размыть границы между насаждения, низвести кусты декоративной бирючины до положения беспризорников и засеять просеки боярышником.

Удовлетворившись содеянным, великая распорядительница всего растущего под луной теперь отдыхает. И попутно наслаждается соловьиным хоралом, который возвёл на музыкальный Олимп бесчисленное множество композиторов.

Завораживающе действуют соловьиные трели и на простых смертных. От их прикосновения с души сваливаются напластования обывательского дерьмеца, а сама она готова раствориться в кущах загородной рощи, где пронзительно пахнет пыльцой серебристого лоха.

Однако я бы поостерегся бездумно следовать порывам разбуженной соловьями души. Это все равно, что водить воздушного змея на линии боевого соприкосновения. Можно наступить на прыгающую мину или повредить опорно-двигательный аппарат о забытый под кустиком снарядный ящик.

Загородная роща – не исключение. Свежая колея приводит меня на позиции гаубичной батареи. Сейчас здесь пусто, как в покинутом цыганском таборе, однако еще пару-тройку дней назад в роще гремело почище, нежели на старой Муромской дороге, где Илья Муромец проводил воспитательную работу с Соловьем-разбойником.

При виде огневых вспомнил приятеля, жителя шахтёрской столицы, попросившего раздобыть десяток-другой корешков лопуха.

– А ты можешь гарантировать, – спросил я, – что вместо лечебного растения не выкопаю, скажем, противотанковую мину? И не покажется ли воякам подозрительным шастающий в прифронтовой роще с лопатой тип?

От воспоминаний отвлекли вопли сороки и человеческие голоса. На ромашковой поляне ватага мальчишек. При виде чужака умолкают. Однако в глазах ни капли страха. Такое уж поколение пошло. Никому не удивляется и ничего не боится.

– О чем спор? – интересуюсь.

– Да вот, – отвечает старший, – я им говорю, что патроны от пистолета Макарова, а они возражают, – протянул на ладони пару блестящих гильз.

– Твоя правда. Где взял, если не коммерческая тайна?

– В сорочьем гнезде. Вон оно, в куст боярышника запихнуто. Пока добрался, весь оцарапался.

– А оно того стоило?

– Интересно посмотреть.

– И что высмотрел?

– Яйца. Еще теплые. А на краешке гнезда гильзы. Нет, яйца мы не тронули, зачем они нам… А гильзы взяли. Дядь, а кто их туда забросил!

– Сорока и забросила. Как увидит что блестящее, так и тащит к себе. Мой школьный товарищ в сорочьем гнезде золотую серёжку нашел.

– Здорово!

– Я бы не сказал. Он с этой сережкой вниз сверзься, руку сломал. Так что, парни, осторожнее будьте.

«И вообще, – мысленно добавил я, – сидели бы вы лучше дома». Однако смолчал. Это еще неизвестно, что хуже – гулять в прифронтовой роще или чахнуть у монитора.

– Думаю, нам лучше перебраться подальше от гнезда, – предложил я. – Зачем сороку нервировать… Да и дождик вот-вот пустится.

– А вы? – спросил старший.

– Я, парни, на такие экскурсии без полиэтиленового дождевика не хожу.

На том и расстались. Мальчишки ушли, а я продолжал слушать вопли сороки и мелкий дождик. Птаха, наверное, обнаружила недостачу и пришла в расстройство чувств.

– Чего, глупая, горюешь? – молвил я вполголоса. – Этих гильз в округе столько валяется, что впору удивляться: как ещё живы мальчишки, да и мы тобой?