– Мама серьезно заболела. А как без пропуска в Мариуполь? Но всё равно, рискнула. На блокпосте укры меня, конечно, тормознули: «Давай пропуск или хотя бы телеграмму». Достаю из кошелька сотню гривен, протягиваю их тому, который мне старшим показался. А он отвечает: «Взятку беру только натурой». – «Да что ж мне, прямо на обочине отдаться?» Стою, реву. А старший и говорит: «Кому ты, старая кошелка, нужна. Топай на своих кривых куда шла». Ну ответьте, пожалуйста, это я – старая кошелка? Это у меня кривые?

Чтобы утешить знакомую, я сказал, что служивый ни черта не смыслит в женской красоте и, наверное, голубой. А вот о тазике с пролесками напрасно не упомянул, ведь на сегодня это единственная светлая частичка небесной благодати. Впрочем, и та была собрана на минном поле.

Незаменимая все-таки вещь – походный блокнот с гнездышком для шарикового карандаша. Достаточно одной фразы, чтобы во всех подробностях восстановить историю, которую на линии боевого соприкосновения поведал комбат ополченцев.

Вечером на нейтралке сработала светошумовая мина. И сразу не в заросшую боярышником безымянную лощину потянулись светлячки трассирующих пуль. С приземистого, как плохо выпеченный каравай, холма откашлялся миномет.

И пошло-поехало. Пострелушки разрастались, словно опара в дубовой квашне. По лощине били с двух сторон «Шилки», ВОГи, автоматы и прочая разношёрстная мелочь, применяемая при отражении разведывательно-диверсионных групп.

Однако ходившие рано утром в нейтральную лощину разведчики доложили, что виновником переполоха оказались не укры, а дикий кабан. Судя по отпечаткам копыт, матёрый. Весом в полтора-два центнера.

Нарушитель оставил ещё один след – густую струю, которой спозаранку завтракали мухи. Выходит, все звери без исключения, а не только косолапые, остро реагируют на испуг.

В то утро поросшая боярышником нейтральная полоса наконец обрела имя – «Лощина медвежьей болезни». Или просто – Медвежья. По крайней мере, так обозначил ее вчерашний бригадир горнопроходчиков, а ныне комбат, блиндаж которого врыт в обратный скат приземистого, как плохо выпеченный каравай, холма.

Эта дорога второстепенного назначения у водителей пользуется дурной славой. Особенно опасно закругление, где одиноко торчит пирамидальный тополь с разреженной осколками кроной.

Отсюда, с закругления, просматриваются козырьки траншей и похожие на осевшие кротовины блиндажи. Поэтому водители, Вольдемар не исключение, минуют простреливаемый участок на запредельной скорости. И, конечно, не успевают рассмотреть окрас восседающего на маковке тополя перепелятника.

– Здесь ездить, – ворчит кормчий, – приключения на пятую точку искать.

– Тормозни, пернатого красавца увековечу.

– Вояки заметят – пулю влепят. Давай уже на обратном пути сфотографируешь.

Я согласился и теперь сожалею о собственной покладистости. Впрочем, кто мог предположить, что во время нашего отсутствия фугас свалит многострадальный тополь. Осталась лишь досада на упрямого кормчего да робкая надежда, что перепелятник избежал осколков и теперь подыскивает себе новое дерево.

На моём наблюдательном пункте, откуда я слежу за пострелушками, завелся воришка. Стоит отлучиться на час-другой, как пепельница оказывается опорожненной на треть. И вдобавок кто-то приноровился размочаливать сигаретные фильтры.

Решил проследить. Подвинул письменный стол к окну, чтобы держать НП в поле зрения, и приготовился ждать.

Первым явился воробей. Вроде бы присел отдохнуть, а сам взглядом косится на пепельницу. Потом слетел вниз, подхватил окурок и шмыгнул под крышу соседского дома.