– Только высунулся за кладбище, а впереди как загрохочет. Из чего били, леший его разберет. И сразу взрывы пошли, скорее всего, начали детонировать боекомплекты. Видел, как покатилась по асфальту башня БМП… Ну, а спустя четверть часа прилетело звено вертушек. И давай лупить сверху.

– Вертолеты чьи?

– Думаю, украинского войска. У ополченцев-то своих вертушек нет.

– Выходит, свои по своим били?

– Леший их разберет. Да и некогда мне выяснять было. Думал, как раненых солдат разместить, чтобы салон не сильно окровенили.

Похоже, алый цвет сегодня самый распространенный на моей малой родине. Чуть не вступил в кровавую лужицу на асфальте, которую по периметру обсели сизые мухи. Тучились насекомые и над обрывками камуфлированного тряпья, судя по погону с четырьмя звездочками, куртки пехотного капитана.

С недобрым предчувствием подумал о Виталике: жив он или убит? Однако служивым было не до прорвавшегося через рогатки журналиста, а один из них, с багровой царапиной через всю правую щеку, порекомендовал мне валить отсюда впереди собственного визга:

– Пока только что приехавшему генералу на глаза не попался.

Воспользоваться советом я просто не смог физически. Дорога впереди и сзади перекрыта, а вдоль обочин густо лежали убитые. Хоть им сейчас и все равно, но не переступать же через бедолаг.

Прятаться от генерала тоже не имело смысла. Рано или поздно он узреет затесавшегося в камуфляжный ряд штатского с фотоаппаратом. Поэтому решил действовать напролом.

Изобразив нечто вроде строевого шага и остановившись в двух шагах от кучки военных, над которыми грозовой тучей возвышался генерал с похожими на лохматых гусениц бровями, спросил:

– Разрешите обратиться?

– Слушаю, – ответил генерал, и одна из лохматых гусениц обрела сходство с вопросительным знаком. Только лежачим.

– Учитывая сложность ситуации, на интервью с вами не надеюсь. А коль так, то прошу «добро» просто поприсутствовать. И заодно сделать несколько снимков.

– Валяйте, – буркнул генерал, и лохматая гусеница вернулась на прежнее место.

Воодушевленный высочайшим дозволом, я настолько обнаглел, что без зазрения совести прервал допрос, который вел следователь военной прокуратуры. Вообще-то, поначалу мне показалось, что эти двое, один обличьем смахивающий на новобранца, а второй постарше, с едва поместившимся в нагрудном кармане куртки деревянным крестом, просто толкуют «за жизнь» в тени подбитого броневичка. Однако ошибся и едва не был изгнан прочь поганой метлой.

– На каком основании интересуетесь капитаном Виталиком? И есть ли у вас аккредитация? – сурово спросил похожий на новобранца следователь.

– Аккредитован в этих краях еще в прошлом веке, – ответил я, стараясь придать вес каждому слову. – А нахожусь с персонального разрешения генерала. Полюбопытствуйте у него, если имеете сомнения…

– К генералу лучше не соваться, – подал голос тот, который с крестом в нагрудном кармане. – Он сейчас сильно занят. Нашему подполковнику клизму ставит. На скипидаре с рыболовными крючками.

– За какие грехи, если не военная тайна?

– С утра на блокпост налетела шайка… То ли Беса, то ли Сатаны. А может, и самого батьки Махно… Ну и вжарили, вначале из гранатометов, потом стрелковым причесали… А подпол, он в райцентре обретается, доложил наверх, что нашу располагу захватили ополченцы, и вызвал пернатых. Ну те и добавили нам с неба.

– Извините, что помешал.

– Ничего, продолжайте, – усмехнулся следователь. – Коль уполномочены самим генералом. А заодно сделаем перекур.

– Вопросов всего два: какова судьба капитана Виталика, и не кажется ли вам, что крест в нагрудном кармане и автомат на плече – вещи, исключающие друг дружку?