Наверное, мне это нравилось. Ни у кого во дворе больше не было личной службы безопасности.

Сейчас мне немного за тридцать, и я никогда себе ничего не ломал, ни разу не влип в какую-нибудь неприятную историю и даже не нажил себе врагов. Знаете, что нужно, чтобы достичь таких вершин в личном благополучии?

Практически не выходить из дома.

Ну спасибо, бабушка.

Я очень долго не мог заговорить, хотя хорошо понимал речь. Обычно в таких случаях родителей ребёнка успокаивают тем, что однажды его «прорвёт», и он заговорит сразу предложениями. Это может обнадёживать, конечно, и всё же родственники такого молчуна, видя речевые успехи других детей, тревожатся ещё больше.

Мы часто играли в песочнице с девочкой из соседнего дома, моей ровесницей. Наши родители любили поболтать о том о сём, пока мы с ней лепили из песка домики и мостики. Она уже отлично говорила. В то время как я произносил что-то вроде «Бу-у-у!», указывая пальцем на машину неподалёку, подруга уверенно отвечала мне, что та красного цвета.

– Ки-и-и! – пытался я перегнать девочку в словах.

– Ну да, у кисы хвост, – спокойно сообщала она в ответ, глядя на меня как на дурака.

Судя по рассказам моей мамы, мне было очень неловко от всего этого. Я мог понимать, что неполноценен в чём-то важном, в чём уже преуспела подруга-ровесница из соседнего дома.

Вот тогда я и мог впервые подумать: «Я не сделаю это!»

Однако примерно в два с половиной года меня наконец «прорвало», и я действительно заговорил сразу предложениями. Они быстро переросли в длинные истории и даже сказки. Ох, что тут началось!

Мама говорит, что я мог болтать часами, причём остановить это было невозможно. Однажды, когда я в очередной раз приставал со своими рассказами к уставшему дедушке, у нас с ним произошёл такой диалог:

– Дед, что, что же мне делать?

– Напиши книгу, когда вырастешь.

Первое складное стихотворение в четыре строчки я сочинил в возрасте около трёх лет, ну а книга… Похоже, что наконец-то вырос.

Наверное, тогда я стал замыкаться в себе и больше фантазировать, чувствуя, что родители просто не могут уделить мне с моими бесконечными речами столько внимания, сколько было нужно.

Из-за постоянных простуд я очень поздно, чуть ли не в пятилетнем возрасте, пошёл в детский сад. Мама утверждает, что она занималась только моим лечением. Педиатр в поликлинике в какой-то момент махнула рукой: «Ладно, пусть болеет, всё равно когда-нибудь перестанет». Ну а личная служба безопасности охраняла меня от прогулок с другими ребятами, особенно в холодное время года.

Чаще всего я сидел дома с бабушкой и играл в любимые «железочки» – обычные металлические пластины, которые я без конца передвигал по ковру в зале, представляя, что это автобусы разных маршрутов.

В первые годы своей жизни я ещё не понимал, где заканчиваются автобусы, то есть мои выдумки, а где начинается ковёр, то есть жизнь. Наверное, я сторонился тех людей, кто пытался вернуть меня к ней, замыкаясь таким образом ещё больше.

Если ты большой выдумщик, то вряд ли тебе приятно, когда другие мешают заниматься любимым делом, считая при этом, что проявляют таким образом заботу. Да нет, никакая это не забота. Вопросы вроде «А как ты жить-то собираешься?» – это плохие вопросы, потому что вы можете задеть ребёнка-мечтателя за живое, а ответа всё равно не получите.

Фантазёр всегда находится внутри своего мира, и ваша реальность ему безразлична. Вы можете стать чуждым для него человеком, если будете навязывать своё видение.

Я думаю, если такой ребёнок не встречает поддержки в своём любимом занятии, которое взрослые должны лишь направлять в житейское русло, его мозг постепенно учится фантазировать даже в том, что он слышит, а может, и видит.