- Маш, только постарайся не задерживаться, ладно? - сказала мама. - Я всю ночь снова не спала, малышка плакала… Хочется хотя бы днем отдохнуть.

Я лишь вздохнула. Понимала - мама права. Ей завтра снова на суточное дежурство в больнице, ей бы ночами нормально выспаться, а тут мы… Но что мне было делать и куда деваться?

Когда я вышла из парадного, машина Карины уже стояла во дворе.

- Привет, дорогая, - она обняла меня.

- Привет! Еще раз спасибо, что согласилась помочь еще и в будний день.

- Хватит уже, Маш. Не за что! Кроме того, ты же знаешь, что теперь свободный художник и сама себе хозяйка, - отмахнулась она.

Недавно Карина ушла из ателье, в котором работала закройщицей и стала работать на себя - отшивать заказы клиенток на дому. Мечтала открыть свое ателье, а потом, может и личный бренд создать. Учитывая талант и трудолюбие подруги, я была уверена, что у нее все получится.

- Рассказывай, какие новости? - просто спросила она чуть позже.

- Дан обнулил мою карту. Сказал, что, мол, раз я ушла, то он не будет содержать постороннюю женщину - это дословно. Но, если хочу, то всегда могу вернуться и палец о палец ударить ради наших отношений - это тоже дословно.

Ухоженные широкие брови подруги удивленно взлетели.

- Что-то он перегибает уже. Я понимаю, со зла все, но это как-то ту мач, - сказала она.

- Мне уже все равно, - я сползла ниже по сиденью и закрыла глаза, - Сил нет, Карин. Еще и у Анечки начали зубы резаться, она не спит третью ночь. Я как зомби уже.

Мы заехали во двор, припарковались. Сердце тревожно ускорилось от мысли, что Дан вполне мог замки поменять или еще что. Я уже поняла, что не знаю, чего от него ждать.

К счастью, опасения мои оказались напрасными. Дверь открылась моим ключом, а сигнализация снялась старым кодом. Выдохнув с облегчением, я взялась собирать вещи. Первым делом для Анечки. Одежда, еда, средства гигиены, игрушки, памперсы… Потом пришел черед вещей для себя. Я собирала только то, что покупала себе сама, остальное… Пусть остается. И вот в момент, когда последний флакон и баночка были упакованы, накрыло осознание того, что получается все! Я действительно от него ухожу. Ухожу от Дана. Все действительно кончено.

Мы больше не будем вместе жить. Не будет ужинов, прогулок с Анечкой в парке по воскресеньям, поездок в супермаркет за основными продуктами, чтоб мне в руках не таскать… Не будет… Нас больше не будет, нашей семьи. У меня, у Анечки, не будет Дана. Мы будем одни…

На стене висело панно с фотографиями. Самыми любимыми. Вот мы на гонках. Совсем молодые, смеющиеся и влюбленные. Вот на море в Турции. Я худенькая, как тростиночка рядом с высоким и широкоплечим загорелым Даном радостно смеюсь, а он меня обнимает за шею. Вот снова на гонках. А вот уже свадьба. Я как белый лебедь в платье - нежная и изящная, а Дан сильный и мужественный. Та самая каменная стена для меня. Снова море, а потом уже снежная зима. Фото тусклое, вечер. Мы целуемся в пуховиках под фонарем и сыпет серебристый снег. Вот кафешка на четвертую годовщину свадьбы. А вот я уже беременна, на пятом месяце. Стою боком напротив Дана, а он, положив руки на округлившийся животик, целует меня в губы. Выписка из роддома. Я присмотрелась к фотографии. На ней он улыбается. Искренне счастливо улыбается крепко обнимая завернутую в кремовое одеяло малюсенькую Анечку. Неужели притворялся? Неужели можно вот так притворяться? Изображать счастье, изображать любовь к своей дочери? Как вообще можно не любить своего ребенка, часть себя? Как можно жить с женщиной, со своей женой, с которой вместе уже девять лет, треть жизни, и которая родила тебе ребенка - и предавать ее? Приходить к ней после другой, марать то, что создали вместе грязью измены?