Потому что я понимаю, что он мое состояние считывает на раз.

– Илья Захарович, здрав…

– Рэмушка, – ласково перебивает меня он, и я прям представляю, как он берет в руки скальпель. – А какого хрена ты голый?

Я не голый, я только без майки, но сейчас чувствую острую нехватку чего-то вроде защитной ракушки. Желание сделать из меня евнуха очень отчетливо читается в глазах Сониного папы.

Указываю на валяющуюся рядом футболку:

– Облился, Соня обещала почистить… – пизжу первое, что в голову придет.

Прям сейчас в мозгу горит светящаяся надпись, что если мне не поверят, то хуй я потом подберусь к Соне. Илья Захарович, даром, что человек с мирной профессией, но я башку на отсечение дам, что, если что, Соню я смогу видеть только на фотках в соцсетях. Это если смогу видеть обоими глазами.

– Да? Уверен? А то я быстро ликвидирую опухоль, которая бросается в глаза мне даже отсюда.

Ебать.

– Уверен, – говорю твердо, потому что я ни за что не допущу повторения сегодняшнего. Это слишком опасно, у меня крыша едет только от запаха Соньки, я теперь к ней и пальцем не прикоснусь.

– Ну смотри, – Илья Захарович разувается, и мне даже кажется, что пронесло, но по закону подлости – нет.

За моей спиной раздается звук открываемой двери и Сонин голос:

– Подай мне еще одно полотенце, – томно просит она.

У меня каменеет рожа, потому что лицо Ильи Захаровича становится очень интересным. Не надо быть Нострадамусом, чтобы предсказать грядущий пиздец.

Я оборачиваюсь, чтобы понять, что вызывает такую реакцию, и вижу Соню без майки, кутающуюся в куцый полотенчик, прикрывающий только грудь.

– Та-а-ак… – тянет Илья Захарович, и Сонька, которая до этого якобы что-то разглядывала за дверью, замечает отца. С визгом она скрывается в спальне.

Холодный взгляд хирурга по призванию возвращается ко мне.

– Есть, что сказать перед смертью?

– Есть, – мрачно говорю я. – Я грохну того, ради кого она выкинула этот фортель.

Я уже в красках представляю, как переезжаю Дениску туда-обратно. И еще раз. И еще.

Илья Захарович прищуривается на меня.

– Мы с тобой еще поговорим, – и отпиннув свои туфли он тяжелой походкой идет в комнату Сони. Стукнув пару раз, заходит туда.

Я прикидываю, через сколько можно ворваться, чтобы принять огонь на себя, и выходит, что прямо сейчас.

Двигая по узкому коридору к Сонькиной комнате, я предупредительно ору:

– Соня, я дождусь майку? Мы опаздываем в универ!

Сквозь бубнеж двух голосов, приглушенных дверью, раздается злой голос Соньки:

– Ой да отвали!

Вот так. Я думаю, это подскажет Илье Захаровичу, что речь о нежностях не идет. И заодно намекнет, что надо педрилу-Дениса держать от дочери подальше. Будущего мальчика-кастрата, а не меня.

Я уже хватаюсь за дверную ручку, когда дверь распахивается, и выходит Илья Захарович.

Он сует мне в руки футболку, видимо, отжаленую Сонькой.

– Рэм. Если я только хоть малейший намек замечу… – веско произносит и пристально смотрит мне в глаза.

Делаю рожу кирпичом.

– Я могу зайти? – стою, не отступаю, выдерживая этот препарирующий взгляд.

Нарушая эту молчаливую дуэль, мимо нас протискивается Сонька, закутанная в махровый халат по уши.

– Вместе с кофе, – буркает она и скрывается в ванной.

Делать нечего, и я плетусь на кухню. А Илья Захарович за мной. Чувствую себя под конвоем.

Но может, это и не плохо.

Соня пьет растворимую гадость. Мозги под шум чайника встают на место. И я насыпая кофе на дно ее любимой кружки методично составляю план, как все вернуть на свои места.

Наивный.

17. Глава 17. Соня

Вытаскиваю из шкафа полотенце.

Большое отвергаю, как не подходящее для моих целей, беру самое маленькое.