А потом наступала пора, когда появляются светлячки, которых мы называли ивановскими червячками, потому что они появлялись к Иванову дню. Это было фантастическое зрелище: сотни зелёных огоньков мерцали в тёмном лесу. Если положить несколько светлячков на ладонь, то вся она освещалась зеленым светом.

Однажды мне захотелось поразить родителей чем-то необыкновенным. Я прибежал домой и соврал: «Папа, мама, я сейчас видел сразу семь ежей!» Папа посмотрел на меня насмешливо и спросил: «Точно семь?» «Точно», – сказал я и покраснел. С тех пор, когда папа подозревал, что я говорю неправду, он спрашивал: «А это не семь ежей?»

Как профсоюзный работник, отец прекрасно разбирался в законодательстве по социальному обеспечению. Поэтому к нему часто обращались за помощью люди из его родной деревни Костешино и из других окрестных деревень. Он никому не отказывал. Одним он помогал подобрать необходимые документы и грамотно составить заявление для получения пенсии или пособия по инвалидности, с другими даже сам ездил в Торжок в райсобес, чтобы помочь им добиться реализации их законных прав. При этом он делал это, по моим наблюдениям, даже с удовольствием.

Когда нам с папой приходилось бывать в Костешине и других деревнях, не было отбоя от желающих пригласить нас в гости. Если мы соглашались, нас угощали парным молоком, мёдом, яблоками или вишнями из сада. Можно сказать, что люди не просто уважали, а любили отца. Это мне нравилось.

Жизнь на хуторе познакомила меня и с тёмными сторонами деревенского быта. Очень ярко запечатлелся в памяти такой эпизод. Мы с мамой пошли в Костешино, чтобы купить что-то из продуктов. Зашли к тёте Поле Тихоновой, папиной двоюродной сестре. Я любил посещать этот гостеприимный дом, потому что мне разрешалось пользоваться садом, где можно было досыта наесться прямо с деревьев яблоками, грушами и вишнями. Кроме того, при доме была столярная мастерская дедушки Тимофея. Мастерская была наполнена чудесным запахом свежих сосновых стружек. Я любил наблюдать за работой дедушки Тимофея.

Так вут, мы сидели за разговорами в комнате у тёти Поли, когда на улице послышались крики, мимо окна, топоча ногами, пробежали какие-то люди. И тут раздался женский вопль, запомнившийся мне на всю жизнь: «Ми-и-тьку убили! Живот ножом распороли, кровища-то так и хлещет!» Мне стало страшно. Тётя Поля вышла на улицу и, возвратившись, сообщила, что Митьку зарезал во время драки парень из соседней деревни.

В каждой деревне в то время был свой религиозный праздник. Например, в одной деревне праздновали Ильин день, в другой – Иванов день, а в третьей – Троицу. На праздник приходили парни из других деревень. Напившись, устраивали драки, нередко кончавшиеся убийством или увечьями. Были постоянно враждующие между собой деревни. Парни, собираясь на праздник во «вражескую» деревню, заранее запасались орудиями убийства, так как знали, что обязательно будет драка (за этим и шли). Такова была традиция – жестокая и бессмысленная.

Жизнь крестьян была заполнена рутинным тяжёлым трудом. Не было электричества, отсутствовала телефонная связь и радио. Может быть, это и являлось одной из причин диких праздничных «развлечений». Однако и здесь были исключения. Встречались люди, которых смело можно назвать крестьянскими интеллигентами. Они были любознательны, выписывали газеты и журналы, агрономическую литературу, интересовались достижениями науки и первыми приобретали технические новинки, появлявшиеся в продаже. К таким людям относились, в частности, Соколовы и Тихоновы.

Хозяйство в значительной мере было натуральное. В доме дяди Миши стоял ткацкий станок, на котором его жена, тётя Саша, ткала льняную ткань. Естественный цвет ткани – серый. Потом её отбеливали, расстилая зимой в солнечный день на снегу. Нитки для ткани пряли с помощью прялки или веретена зимой, когда меньше сельскохозяйственных работ. Лён сеяли перед домом. Когда он созревал, его «теребили», т.е. выдёргивали из земли, и вязали в снопы. Из стеблей льна получали волокно для ниток, а из семян – масло.