Присутствующие, не сговариваясь, ахнули, а что до меня – я и вовсе потеряла дар речи, превратившись на несколько секунд именно в ту молчаливую благородную девицу, которой пыталась показаться.

Выкуп и в самом деле был куда как щедр. Двадцать тысяч золотом – это пятилетний доход всего Санлиса, считая и монастырские земли. А уж драгоценные камни с парчой и пряности, которые ценились дороже, чем драгоценные камни… Но дело-то в том, что на свадьбу полагалось давать приданое дочери, а не получать золотом с жениха…

Я беспокойно заерзала, и мачеха взглянула змеиным взглядом уже на меня, приказывая сидеть неподвижно и молчать.

Может, на севере другие порядки?

Сэр Раскел, посчитал, что самое время сделать мне комплимент:

- Вы прекрасны, леди, - сказал он с полупоклоном в мою сторону, с хрустом отрывая от утиной тушки ножку. - Наш господин будет очарован. Уверен, вы тоже найдете его привлекательным.

- Это несомненно! – заверил его отец. – Кирия, скажи!

- Я буду счастлива увидеть мужа, милорд, - сказала я чинно, хотя все в груди так и кипело. – Мне известна ваша мудрость, я полностью доверяю вашему выбору.

- Леди не только красива, но и умна, - похвалил меня сэр Раскел, и остальные с готовностью его поддержали, превознося мой ум.

Хотя большого ума, чтобы поддакивать отцу, и не надо было. Справилась бы даже Стелла.

Я поблагодарила сэра Раскела улыбкой, тайком подавив вздох и облегчения, и разочарования.

Значит, все правильно. Жениха здесь нет.

Король Баллиштейна посчитал, что для Кирии Санлис будет достаточно миссии его слуг. К чему волноваться, если он щедро заплатил отцу, чтобы точно согласился выдать дочь. Когда Ольрун узнает, за сколько меня купили… Мне стало противно и мерзко на душе. И правда чувствуешь себя телкой на вилланском рынке. Особенно когда все так беззастенчиво на тебя таращатся.

Особенно отталкивающим был взгляд сэра Раскела. Я не могла избавиться от мысли, что он смотрит на меня оценивающе, как людоед, который решает – настолько ли вкусна дичь, насколько приятна на вид.

Последовала очередная перемена блюд и вынесли говяжьи ребра с шалфеем и гусей, фаршированных яблоками. Жареные гуси были любимым блюдом моего отца, и сейчас он поглядывал на них с такой нежностью, с какой, пожалуй, никогда не смотрел на своих дочерей. Особенно на меня.

Слуги все подливали и подливали вина, и гости постепенно становились веселее и развязнее. Кто-то раскатисто хохотал, слушая соседа, кто-то подпевал менестрелям, в такт ударяя по столу полой говяжьей костью.

Перед каждым гостем поставили по прекрасной фаянсовой тарелке, но многие предпочитали пользовались огромными ломтями хлеба. На них клали мясо, истекающее ароматным соком, а потом бросали хлеб собакам, которые крутились здесь же. Мне редко приходилось присутствовать на пирах и никогда не нравилось сидеть за общим столом – нечистоплотность многих лордов вызывала чуть ли не тошноту. Я опустила глаза в тарелку, вяло ковыряла в рагу ложкой, и избегая смотреть на пирующих, которые жадно подъедали все, что видели перед собой.

- Вы не голодны, леди? – спросил сэр Раскел, стирая ладонью жир с усов. – Может, кусочек поросятины?

- Нет, спасибо, - сдержанно отказалась я. – Не люблю мясо.

- Не любите мясо? Вам надо менять привычки, - он поднял бокал в мою честь, сделал несколько хороших глотков и поставил бокал на стол. - В Баллиштейне едят только мясо и запивают его красным вином. От этого кровь бежит быстрее по жилам.

- Замечательно, - пробормотала я, с ужасом поглядывая, как старый рыцарь грызет гусиные косточки.

Я отвернулась, чтобы не видеть его крепкие желтоватые зубы и лоснящиеся от жира усы, и встретила взгляд Эрика.