- Звони, - сатанея и желая вырвать ей волосы, прошипела я, - и скажи, что он может катиться в ад со всеми своими хотелками. Рабство отменили. Может, предложи ему себя. А вдруг тебе повезет и ты не будешь смотреть на меня так, будто я отказываюсь от лотереи!

- Альба!

- Ах, да. Тебя он точно не захочет. Хотел бы – трахнул бы на стадии вербовки, чтобы ты точно нашла аргументы для меня прыгнуть к нему в койку! Ну ты и сама все понимаешь… Очередь красавиц, и Адриана Лима готовится на второй круг!

- Альба, имей в виду, если ты сейчас уйдёшь…

- У тебя будут большие неприятности, верно? Не звони потом ко мне. Помогать не стану. Ариведерчи!

…Я понятия не имела, куда пойду. И так плохо мне уже давно не было.

Подруга! Вашу мать, она готова была мне помогать безвозмездно, пока мою жизнь и меня саму стирали, будто ластиком.

И как все гнилое из ее мерзкой душонки поперло наружу, когда мною заинтересовался статусный мужчина! Забыла про все – и про годы нашей дружбы, и про то, что у самой есть парень и куча поклонников. Вела себя так, будто это я крутила хвостом перед Ломбардини и сама во всем виновата!

И, сука такая – решила выпустить еще яду, намекнув, что я вряд ли заинтересую такого человека надолго!

Это могло быть элементом реверсивной психологии, но я сейчас увидела гнилую натуру Лалии насквозь. И все ее слова возымели обратный эффект.

Она даже не раскаивалась в том, что натворила. А ее слезы и попытки обнять, предложения выпить вина и заключить перемирие были ничем иным, как страхом.

Страхом за то, что ей придется крепко выгребать за проваленное задание.

О том, что теперь уже бывшая подруга положила мне в кошелек наличные – еще на стадии, когда я ревела у нее на плече, я забыла. А то бы полетели ей в лицо.

Верну обязательно. Я не умею быть в долгу. Но сейчас этого хватит, чтобы доехать до родительского дома.

Пусть мать рвет волосы на голове и называет меня конченой шлюхой, а отчим злорадно наблюдает, роняя слюни возбуждения на мою беспомощность.

Я не предала родину. Никого не убила. И это моя семья. Мне все равно больше некуда идти.

Доехала на автобусе. С трудом дотащила чемоданы по лестнице и села сверху, глядя на свои дрожащие руки. Сил не было. Мысли путались.

У меня два варианта, стало быть? Достать то самое платье, которое есть у каждой девушки, и которое принесло ей ни один десяток побед, нарисовать дерзкие черные стрелки, достать шпильки поострее и подлиннее – чтобы если до этого дойдет, в глаз Орландо…

Или залечь на дно. Закрыться в своей комнате. Отключить телефон. Практически не выходить, чтобы на отчима не натыкаться. А если лучше не станет… Искать возможность уехать из города.

Все равно, куда. Туда, где никто не знает, и там я точно найду работу.

Шаги на лестнице вызвали во всем теле дрожь омерзения и какие-то странные, нехорошие предчувствия. Клименто. Почему он первый вышел на звук открываемой двери, а не мама? Ответа я не знала.

- О, явилась?

Хоть его глаза и смотрели холодно, масляный блеск в них было трудно с чем-либо перепутать. Передернуло от отвращения, словно липкая холодная слизь облепила позвоночник.

Да мне что, вообще нигде нет убежища в этом городе? Даже в собственном доме?

- Мама где?

Клименто почесал кулак о живот, оставив на белой футболке след сукровицы. Только тогда я поняла, что костяшки пальцев у него сбиты. С кем он дрался?

- А мне плевать. Завеялась к подругам, наверное. Ты же понимаешь, что она больше не хочет знать тебя в качестве дочери?

- И давно ты решил за мою мать, чего она хочет и чего не хочет?

- Посла всего, что ты натворила, еще дерзить умудряешься. Ну ладно, пришла и пришла. Ты же помнишь уговор, на каких именно условиях я готов принять тебя в своём доме?