– Топор и тот тупой, – возмущалась мама, – Что стоишь? Сбегай в кладовку за наволочкой с перьями. Живо!

Лара принесла и поставила мешок перед матерью. Та положила куру в таз и велела:

– Ощипывай, я пойду кашу доварю.

– Я не умею.

– Что сложного?! Смотри, берешь несколько перьев и выдираешь, в наволочку складываешь. Много сразу не хватай, не вытащишь.

Уходя, мама обернулась, дала наказ:

– Курицу одну ни при каких обстоятельствах оставлять нельзя. Или я тебя вместо нее в супе сварю. Ясно?

Совсем как Баба-яга в сказках сделала бы. Лара через силу улыбнулась и кивнула.

Избегая смотреть на место казни, она присела на корточки и принялась выщипывать перья со спины несушки. Сладковатый запах крови бил в нос, вызывая тошноту. Лара старалась не прикасаться к тушке еще теплой птицы, захватывала перьевую массу поверху.

Работа оказалась тяжелой: пальцы проскальзывали. Выдернув верхний слой, Лара ухватила мягкий внутренний и с легкостью вытащила. Не перо, а пух, тончайшие ворсинки колыхались на воздухе даже без ветра. Лара оттянула руку и посмотрела сквозь округлое пушистое перышко на небо. Какое милое облачко получилось бы!

Она очистила спинку птицы, когда показалась мать, держащая нож.

– Что копошишься? Ничего толком сделать не в состоянии. Иди домой! Сестру разбуди и в порядок приведи. Потом завтракать будем, каша напаривается.

Лара прошла в бывшую родительскую спальню, здесь ночевали мама и младшая из детей Кася. Отец давно обитал отдельно, в большой комнате.

Сестра смешно сопела во сне: втягивала воздух с шипением через нос, а выдыхала ртом, опуская нижнюю губу.

– Косуля, вставай! Утро уже, кушать скоро будем. – Лара погладила малышку по голове.

Кася недовольно хмыкнула, потянулась и села на кровати. Лара одела ей ситцевое платье, желтое в красный цветочек, и серые носочки. Затем причесала сестру и, с трудом собрав короткие волосы на макушке, заплела миниатюрный хвостик-пальму. Они прошли в кухню и сели дожидаться родительницы.

Та вернулась злая. Засунула куру в холодильник, нещадно ругаясь:

– Ни единого ножа острого в доме нет. Мужик есть, а ножей нет! Как мне это надоело!

Мать из широкой низкой кастрюли отложила в отдельную тарелку кашу Косуле, оставшуюся массу разровняла, поделила на четыре равных сектора и выставила посудину на центр обеденного стола.

– Ешьте! – велела она.

Лара бросила быстрый взгляд на еду: сегодня густая пшенная, форму хорошо держит, за границы не расплывется, братья по краям не подъедят. Успокоившись, Лара усадила Касю в низкий детский стульчик, уселась на пол перед сестрой и принялась, долго дуя на каждую ложку, кормить Касю.

Родительница тем временем вытащила из хлебницы четвертинку буханки черного, положила ее на разделочную доску на втором, хозяйственном, столе и приступила к нарезке. Нож безобразно давил мякиш хлеба. Мама откинула тупой инструмент, схватилась за следующий.

Незримое напряжение повисло в пространстве: мать раздувалась воздушным шариком; скоро взорвется и разбрызгает вокруг тысячи невидимых колючек. Больно будет всем.

Сжавшись, Лара кормила сестру и наблюдала: хлеб снова лишь мялся.

– Все тупые, – сокрушалась мать и грозилась, – Ими бы яйца скотине пропитому отрезать!

Она отшвырнула в ярости нож, тот ударился о стену и упал на пол, воткнувшись острием. Тима восторженно распахнул глаза и радостно хмыкнул.

Мама не сдалась, а достала из ящика третий инструмент, гораздо крупнее первых двух. Она ожесточенно принялась пилить несчастную четвертинку – хлеб то резался, то давился.

Хлопнула дверь на веранде.

– Кого нелегкая принесла?! И так сплошные проблемы, – со вздохом прокомментировала родительница.