Вдруг он откинул голову назад, черты лица исказились в гримасе ужаса. Он попытался поднять руку, чтобы закрыть объектив веб-камеры, но ему помешали наручники.

– Вы ведь заодно с Капитаном? – закричал он. – Так?! Вы с ним заодно! Скажите ему, что я их всех убил! Всех!

Глаза мужчины закатились, все тело свело судорогами. Эмма кинулась к нему, и ей пришлось навалиться всем весом, чтобы удержать его на стуле.

Павловски начал легко похлопывать незнакомца по щекам, чтобы привести в чувство.

Через несколько секунд странный тип наконец успокоился, и жандармы отправили его обратно в камеру. Там он улегся на пол в самом центре и снова свернулся в позе зародыша. И даже не попросил одеяла – защититься от холода. Он так и остался лежать с закрытыми глазами, дрожа как осиновый лист.

Вернувшись в рабочее помещение, где кипела бурная деятельность, Эмма и Борис подошли к Ахмеду и его следственной группе.

– Ну что? – спросил Буабид.

– Ничего, тип точно смахивает на торчка в разгар ломки, – ответила молодая женщина, заплетая свои длинные рыжие волосы в косу, что получилось у нее на удивление быстро. – А у вас?

– Тоже небогато. Мы как раз проверили все реабилитационные центры, больницы и приюты: ни фига. В центральной базе отпечатков тоже нет: он там не зарегистрирован. Через час пошлем капрала поговорить с водителем автобуса, в котором он ехал, но для быстроты уже с ним созвонились: мужика он помнит, а вот где тот сел – нет.

Младший лейтенант Павловски, появившийся в жандармерии всего два месяца назад, стоял чуть в стороне, сложив руки на груди.

– Может, камеры что-то зафиксировали? – бросил он своим почти механическим голосом.

– В автобусе? – с улыбкой откликнулся Буабид. – К сожалению, не в этом. Зато, – продолжил он, повернувшись к экрану своего компьютера, – я послал запросы в социальные службы, в бюро по выдаче пособий, в телефонную компанию и электросбыт: результаты должны скоро поступить.

– Хорошо, – заключила Эмма, – держи нас в курсе.

Пока они расходились по местам, она помахала Максиму, который в ответ лишь холодно и отстраненно наклонил голову.

Тогда она направилась к столу Бориса и начала лихорадочно рыться в ящиках под изумленным взглядом коллеги. Найдя наконец то, что искала, она большими шагами двинулась через комнату.

– Держи, – сказала она, громко хлопнув кубиком Рубика по столу бывшего напарника. – Может, хоть теперь перестанешь дуться?

Порыв воздуха, сопровождавший ее приближение, принес с собой сладковатый аромат ее духов с нотками ванили. Обоняние Максима немедленно сигнализировало о наличии нового запаха: он понял, что она сменила дезодорант.

Максим протянул руку, схватил головоломку и поднял глаза на Эмму.

– Вы продвигаетесь? – нейтральным тоном спросил он.

– Вообще-то, у меня все нормально, спасибо, что спросил. А как ты после этих двух месяцев? Чем занимался, съездил в отпуск?

Она и капитан Саже были единственными, не считая самого Максима, кто знал истинную причину его отстранения. Это так называемое нервное истощение было, в сущности, реальным срывом по полной программе. За общепринятым эвфемизмом «психическое выгорание» стояло давление общества, которое подминало и обгладывало души. Жандармы, как и все сотрудники сил охраны порядка, экстренных служб и служб спасения, находились в эпицентре этого коловращения. Именно они, угодив в «глаз бури», принимали на себя самые хлесткие удары наиболее низменных проявлений современной жизни. Требовалась немалая стойкость, чтобы выдержать этот наплыв все нарастающей жестокости людей, неспособных даже на минимальное сочувствие. Глубокая безнадежность пронизывала человечество, как агрессивный рак.