Когда мы, вооружившись тесаками, вставали втроем у трехметрового стола, звуки от наших ударов разносились далеко окрест. Я и Ли Цзюань работали сразу двумя ножами; а вот миниатюрные ручки Цяньцянь могли управляться лишь с одним. Пять ножей сновали вверх-вниз. Для ускорения процесса мы, чтобы не расслабляться, держали рты на замке – и даже при таком раскладе на работу уходило часа два. Дядюшка Лю отвечал за начинку – только он мог сделать ее безупречной. После этого мы все впятером вставали до рассвета и принимались все вместе лепить пирожки. Когда я делала это в первый раз, даже не могла защепить начинку – натрудившись за день, я уже не чувствовала рук, к тому же меня без конца клонило в сон, и я то и дело клевала носом.

Лю Чжу и правда управлялся с тестом как самый настоящий мастер. Из муки, которую все покупали в одном и том же месте, у нас получалась самая вкусная выпечка. Во-первых, за это следовало благодарить дядюшку Лю, который всегда просеивал муку, но также воздать должное тому трюку, с помощью которого Лю Чжу разминал тесто. С одного края стола крепилось железное кольцо, в него вставлялся конец двухметрового шеста, который таким образом превращался в подвижный рычаг. Едва шест приземлялся на увесистый ком теста, как закинувший на шест ногу, Лю Чжу подпрыгивал на другой ноге и принимался как следует уминать тяжелый ком. Понятное дело, что из размятого таким способом теста изделия получались отменные. Никто из парней не любил воздушную выпечку, считая, что такой не утолишь голод. К тому времени, как Лю Чжу успевал размять несколько кусков теста, его спина становилась мокрой от пота, тогда он раздевался по пояс и продолжал трудиться дальше. Глядя на него в такие моменты, я не могла удержаться от смеха – казалось, что он показывает боевые трюки; он улыбался в ответ, словно говоря, что для него это плевое дело.

Как-то раз, нарубив несколько больших корзин овощей, мы на последнем издыхании забрались в кузов, чтобы немного передохнуть. Когда мы вытянулись друг рядом с другом, Цяньцянь мечтательно проговорила:

– Как было бы здорово оказаться сейчас в объятиях какого-нибудь красавчика.

– Похоже, не только у мужиков голова занята похотью, – откликнулась Ли Цзюань.

– Что за банальщина, – тут же парировала Цяньцянь, – лучше вспомни, каким иероглифом записывается первый слог в слове «похоть»? Он состоит из двух частей, из которых можно получить слово «женщина»[30]! Потому то, что женщины тоже похотливы, – это непреложная истина. И, кстати, выражение про женщину, которая украшает себя для того, кому она нравится, как раз про это. Причем женщины должны не только развратничать сами, но еще и побуждать к этому мужчин. Если бы мужчины относились к распутству как к делу первостепенной важности, то мы, женщины, были бы только рады-радешеньки; да и в мире от этого наверняка стало бы спокойнее…

Приподнявшись на локотках, она принялась проводить нам с Ли Цзюань очередной курс ликбеза. Это было обычной историей: едва ее цепляла какая-нибудь тема, у нее тут же появлялось настроение ее обсудить, и тогда, какой бы усталой она ни была, Цяньцянь несла всякую ересь, выкладывая один дурацкий довод за другим, словно на сей счет у нее уже давно имелась своя система взглядов.

Ли Цзюань, повернувшись к ней спиной, сердито заметила:

– Заткнись уже! Не то выкину вон, никого тут твоя похабщина не интересует.

Пока Цяньцянь садилась на своего любимого конька, я в разговор не встревала. Я уже не стеснялась: с тех пор как я попала в Шэньчжэнь и устроилась помощницей повара, я много чего перестала стесняться. А молчала я потому, что никогда раньше не попадала в такую языковую среду и, соответственно, не слышала такой лексики. Пускай Ли Цзюань и была грубоватой, но она редко говорила всякие непристойности. Но если уж выбирать, то, по правде говоря, мне больше нравилось слушать непристойности Цяньцянь; меня удивляло, что некоторые люди носили в голове такого рода мысли, из-за этого я чувствовала себя ужасно невежественной, но я понимала, что благодаря таким людям заполняю свои пробелы в этой области. К тому же я полагала, что Цяньцянь в своих речах опирается на личный жизненный опыт, так что для меня скорейшее формирование эмпирического эго ничего кроме пользы не несло. Однако, слушая Цяньцянь, я всегда мудро придерживалась принципа «трех нет»: не поддерживать разговор, не отвергать услышанное и не выражать свою точку зрения.