Отдав деньги, я, не оборачиваясь, зашагала дальше.

Думаю, мой племянник провожал меня взглядом.

Я едва не обернулась, чтобы помахать ему на прощание, но от этого порыва меня удержал холодный рассудок.

Солнце клонилось к западу. Стояло начало лета, окружающий пейзаж радовал своим великолепием. Вся молодежь и люди постарше разъехались на заработки, поэтому народу в деревне заметно поубавилось. В некоторых семьях остались лишь старики да дети. Дровами они почти не пользовались, для приготовления пищи им вполне хватало разжечь пучок соломы, так что цветущие на склонах деревья практически не срубались. К тому же ужесточился закон по охране горных лесов – теперь за вырубку деревьев полагался штраф. Зато благодаря такой политике буквально за несколько лет горы вокруг Шэньсяньдина, что называется, зацвели пышным цветом. Глядя на эту потрясающую красоту, я никак не могла понять: как же так вышло, что здесь уже несколько поколений подряд жили люди, совершенно раздавленные нищетой? И хотя вторая сестра в разговоре обмолвилась, что жизнь стала лучше, по сравнению с тем, как менялся облик таких городов, как Юйсянь, Линьцзян или Гуйян, улучшения в Шэньсяньдине были ничтожны. Если города все последние десятилетия шагали в ногу со временем, то Шэньсяньдин в этом смысле продвигался подобно улитке, которая зачастую еще и крутилась на месте, еле-еле продвигаясь от одного дома к другому.

Моя вторая поездка в Шэньсяньдин, во время которой я вроде как искала свои корни, заставила меня глубоко прочувствовать огромную пропасть, которая наблюдалась в развитии китайских городов и деревень. Тот факт, что мои корни, вне всяких сомнений, находились в Шэньсяньдине, наполнил мое сердце безысходным ужасом.

Буквально пропитанная этим ужасом, я вернулась домой.

Дома же я увидела нечто такое, что меня окончательно потрясло: в кабинете, при свете настольной лампы, я увидела сидящего на стуле отца, перед которым стояла женщина примерно того же возраста, что и «мама-директор». Зарывшись ей в грудь, отец страстно обнимал ее за талию; она же одной рукой ласково поглаживала его волосы, а другая ее рука лежала у него на плече.

Лучше бы в тот момент я была слепой!

Застигнутый врасплох, отец тотчас бросился за мной в мою комнату.

– Вон! – заорала я.

– Это не то, что ты подумала. Завтра я все тебе объясню… – серьезно произнес он.

– Будет лучше, если я никогда не услышу твоих объяснений! Они мне не нужны!

От крика я едва не сорвала голос.

– Тетя Цюй – хорошая подруга твоей мамы, наша общая подруга! – Голос отца тоже повысился.

– Это еще позорнее!

– Замолчи! Ты не имеешь права судить меня!

Его тон полностью переменился.

Свое смущение он прикрыл вспышкой гнева.

Его замечание о моих правах внезапно меня охладило.

Стараясь держаться от него как можно дальше, я произнесла:

– Я ложусь спать. Покинь, пожалуйста, мою комнату, хорошо?

Какое-то мгновение он оторопело смотрел на меня, после чего, хлопнув дверью, вышел.

Той же ночью, прихватив чемодан, я покинула дом, в котором прожила двадцать лет и который, как мне казалось, больше не имела права считать своим. Я заселилась в лучший отель Юйсяня. Этот отель, финансирование на который привлек отец, был построен в 2000 году. В том же году я поступила в университет, тогда же отец купил мне чемодан на колесиках… Заселись я в любой другой отель, меня бы там тотчас узнали, а это привлекло бы ненужное внимание ко мне и породило бы домыслы. В Юйсяне я была местной знаменитостью, которая росла пропорционально достижениям отца. Кроме купленного им чемодана, ничего больше я с собой не взяла.