Осел возмущённо вскрикивает и топает копытом. Его переднее левое копыто лязгает болтающейся подковой.

Насреддин вздыхает:

– А!.. Конечно, я понимаю. Тебе надо сменить подкову. Ну, ты придумал, хитрец. Что ж, хоть ты и не хотел, а придётся заехать в Город…

Осел понятливо ржёт, кивает ушами и первым начинает спускаться с холма. Его хозяин идёт следом. На ходу он продолжает говорить:

– …Лишь бы это был не Хорезм, ты же помнишь, там нас обещали повесить. И не Самарканд, там с нас обещали содрать шкуру… И не… – (Осёл орёт.) – Не ори! Хватит! Всё равно на всех нас не хватит, друг мой, даже с твоим хвостом. Мир такой маленький, что нам совершенно некуда идти. А всё ты, сын Иблиса, тебя везде узнают, а с тобой заодно и меня. Смотри же, внук шайтана, ни во что не ввязывайся хотя бы на этот раз! Заедем ненадолго, поменяем подкову, и всё! Ты понял меня?

Ишак фыркает и прибавляет ход. Донёсшийся со стороны Города ветерок буквально сводит его с ума, источая из себя запахи вкусной пищи, мытых откормленных ослиц, пряностей и домашнего уюта.

***

Белая соляная гладь, покрытая трещинами и дребезжащим маревом, исходящим от раскалённой поверхности, постепенно переходит в жёлтый песок с волновыми узорами. Мутное, багровое солнце висит над головой, и кажется, что оно ближе, чем обычно. На небе ни одного облачка.

По пустыне, медленно переставляя ноги, едут трое всадников и один пеший, с мешком на голове, привязанный к первому всаднику арканом.