Киру, раздосадованную своей беспечностью, снова окатила волна стыда перед семьей, перед Сашкой, перед медсестрами и перед Ильманом Игоревичем, который столько сил и труда вложил в ее операцию, а она так легкомысленно чуть не лишилась жизни. Кира с головой накрылась простыней, стараясь спрятаться от яркого света, взглядов и разочарования в самой себе. Она долго всхлипывала и вздыхала, но все же заснула.

В воскресенье Ильман Игоревич ни разу не зашел в реанимационную палату, перевязку делал, вновь заступивший на дежурство, молодой симпатичный хирург. Он с удовольствием шутил с девушками и делал комплименты, но Кире почему-то так не хватало сурового молчаливого и грозного взгляда Акбаева. Она даже приготовила оправдательную речь, но произнести ее было некому. Кира позвала Татьяну, которая еще не успела смениться после ночного дежурства, и осторожно поинтересовалась, почему ее сегодня наблюдает другой врач.

– «Он что отказался от меня из-за моей беспечной выходки? Передал меня другому врачу? Теперь этот шутник будет моим лечащим врачом?! – Кира была расстроена и обеспокоена таким поворотом, – знаю, я очень виновата, я хотела извиниться…»

Татьяна, улыбаясь, наклонилась к встревоженной Кире и тихим голосом, чтобы не слышали окружающие, прошептала:

– «Да что ты! Он за тебя так переживает, что никому не отдаст!» – эти слова так приятно прозвучали, что Кира, сама того не замечая, расплылась в идиотской мечтательной улыбке, в голове эхом отозвались слова медсестры: «переживает» и «никому не отдаст». Остальное уже было не важно, она готова была ждать сколько потребуется, выслушивать примитивные шутки от молодого врача, лежать в невыносимой палате реанимации, только бы он снова пришел и дал возможность поблагодарить и принести извинения. Татьяна все еще рассказывала и объясняла, что Ильман Игоревич проводит в больнице шесть дней в неделю, бывает и днем, и ночью, но воскресенье – единственный день, когда он недоступен для всех, даже его мобильный телефон отключен. Кира уже не прислушивалась к этой информации, просто мечтала, чтобы этот день скорее закончился, это тоскливое, «резиновое» воскресенье без него. День действительно казался невероятно длинным, она устала лежать, смотреть в потолок и слушать стоны прооперированных пациентов. Улучив момент, когда весь персонал был занят, она достала из-под подушки припрятанный телефон, который так любезно ей принесла Татьяна, уж очень она прониклась к этой кудрявой бестолковой девчонке, и набрала Саше. Никто из семьи не должен был узнать о случившемся, иначе они прервали бы свой отдых и уже маячили у дверей реанимации. Этого Кира совсем не хотела, тем более что самое страшное уже было позади, теперь просто нужно немного больше времени для восстановления.

Она и сама не успела уловить тот момент, когда в сознании произошли такие перемены, она больше не спешила выписываться, ее не напрягали душные коридоры, больничное питание и шум медицинского персонала, ей все здесь нравилось, а особенно дверь с блестящей табличкой «ординаторская». Кира закрыла глаза и представила его загорелое хмурое лицо, строгий взгляд и крепкие нежные руки, бережно накладывающие повязки на ее обнаженное тело.

– «Воропаева! Кира! Просыпаемся! – вдруг сквозь сон услышала она, ранним утром ей действительно делали перевязку, но только не смуглый брюнет, а дежурный врач-шутник, – Вас переводят из реанимации, собирайтесь!»

Кира взяла вещи и в сопровождении медсестры проследовала в свою палату, где соседка накинулась на нее с расспросами, ведь она столько пропустила. Кира без особого энтузиазма и эмоций пересказала ей историю, вызвавшую такой резонанс в отделении. Она все время смотрела на дверь, но до самого вечера в палату так никто и не зашел, кроме санитарок и медсестер. Кира получила свою дозу обезболивающего и, повернувшись лицом к открытому окну, задремала. После бессонных ночей в реанимации и укола она крепко спала, даже не услышав, как начался вечерний обход. Акбаев осмотрел соседку по палате и тихо спросил, указав на Киру: