Тут я ничего не понимаю – почему я являюсь объектом такого любопытства Розенберга и Лейббрандта?

Они давно знают, что я отнюдь не согласен с их идеологией, в частности, считаю, что их ультранационализм очень плохое оружие в их борьбе с коммунизмом, так как производит как раз то, что коммунизму нужно: восстанавливает одну страну против другой и приводит к войне между ними, в то время как борьба против коммунизма требует единения и согласия всего цивилизованного мира.

Это моё давние отрицание их доктрины, я знаю по своему опыту, вовсе не производит на плохого впечатления на Гитлера и его окружение.

Затем я говорю им: – Из всего, что здесь было сказано, совершенно ясно, что война против Советов пошла не так.

Розенберг спешит сказать: – Я этого не говорил.

Я же ему в ответ говорю: – Я человек политически достаточно опытный и не нуждаюсь в том, чтобы мне рассказывали и вкладывали в рот. Позвольте и мне поставить вам вопрос: «Каков ваш политический план войны?»

Розенберг говорит, что он не совсем понимает мой вопрос.

Я уточняю: – Собираетесь ли вы вести войну против коммунизма или против русского народа?

Розенберг просит указать, где разница.

Я говорю: разница та, что если вы будете вести войну против коммунизма, то есть, чтобы освободить от коммунизма русский народ, то он будет на вашей стороне, и вы войну выиграете; если же вы будете вести войну против России, а не против коммунизма, русский народ будет против вас, и вы войну проиграете.

Розенберг морщится и говорит, что самое неблагодарное ремесло – политической Кассандры.

Но я возражаю, что в данном случае можно предсказать события. Скажем иначе: русский патриотизм валяется на дороге, и большевики четверть века попирают его ногами. Кто его подымет, тот и выиграет войну. Вы подымете – вы выиграете. Сталин подымет – он выиграет.

В конце концов Розенберг заявляет мне стандартную фразу: – У нас есть фюрер, который определяет политический план войны, и что ему, Розенбергу, пока этот план неизвестен.

Я принимаю это за простую отговорку. И начинаю на них давить….

И выясняю, что дело в том, что в этот момент Розенберг, и Лейббрандт вполне

допускают, что в начале войны, может быть, придётся создать антибольшевистское русское правительство.

Никаких русских для этого они не видели.

И… то ли в результате моей деятельности, то ли по отзыву Шелленберга, они приходят к моей кандидатуре, и меня спешно вызывают, чтобы на меня посмотреть и меня взвесить, – как они выразились.

Выяснилось, что Розенберг получил давнее предрешённое назначение – министр оккупированных на Востоке территорий, и Лейббрандт – его первый заместитель.

В первый же раз, как Розенберг пришёл к Гитлеру за директивами, он сказал ему: «Мой фюрер, есть два способа управлять областями, занимаемыми на Востоке, первый – при помощи немецкой администрации, гауляйтеров… второй – создать русское антибольшевистское правительство, которое бы было и центром притяжения антибольшевистских сил в России».

Гитлер его перебивает: «Ни о каком русском правительстве не может быть и речи… Россия будет немецкой колонией и будет управляться немцами».

После этого Розенберг решает использовать меня… в качестве возможного претендента на правителя России, который может изменить позицию Гитлера.

На это я ему сказал, что 22 июня прочёл в газете манифест Гитлера о войне. В манифесте ни слова о русском государстве, об освобождении русского народа. Наоборот, всё о пространстве, необходимом для немецкого народа на Востоке и так далее… Всё ясно. Фюрер начал войну, чтобы превратить Россию в свою колонию.