– Это гораздо сложнее, чем вы думаете, герр фон Козырёфф, – говорит Лейббрандт, упомянув мой титул, – и это не только моя и Розенберга проблема, но и проблема всех руководителей нашего движения.

– Когда Гитлер начал принимать свои решения, казавшиеся нам безумными, – оккупация Рура, нарушение Версальского договора, вооружение Германии, оккупация Австрии, оккупация Чехословакии, каждый раз мы ждали провала и гибели. Каждый раз он выигрывал. Постепенно у нас создалось впечатление, что этот человек, может быть, видит и понимает то, чего мы не видим и не понимаем, и нам ничего не остаётся, как следовать за ним. Так же было и с Польшей, и с Францией, и с Норвегией, а теперь в России мы идём вперёд и скоро будем в Москве. Может быть, опять мы не правы, а он прав?, – задал он риторический вопрос.

На это я ему сказал:

– Доктор Лейббрандт, мне тут нечего делать, я хочу вернуться в Москву.

На это он возразил:

– Но поскольку вы, герр фон Козырёфф, против нашей политики, вы будете работать против нас.

Я кивнул головой и добавил:

– Увы, я могу вам обещать, что я ни за кого и ни против кого работать не буду. – На большевиков я работать не могу – я враг коммунизма… с вами не могу – я не разделяю ни вашей идеологии, ни вашей политики… с союзниками тоже не могу – они предают западную цивилизацию, заключив преступный союз с Коммунизмом.

– Мне, дорогой доктор Лейббрандт, остаётся лишь заключить, что западная цивилизация решила покончить самоубийством, – завернул я ему вычурную фразу напоследок.

Разговор наш кончается ничем, и на моём желании вернуться в полпредство.

Меня возвращают назад, как и доставили сюда…

По дороге я ещё раз прокрутил свой разговор. – Вроде бы нигде не прокололся, говорил всё то же, что и всегда… такой себе антикоммунист-антинацист … просто «дипломат-посредник-двойной шпион»…

Снова нахлынули грустные мысли о том, что я не выполнил своё предназначение и не предотвратил эту страшную Войну.

С таким искажённым от тяжких дум лицом я и предстал перед Деканозовым.

– Ещё и этому индюку нужно что-то соврать, – пронеслось у меня в голове.

Но тот смотрел на меня с жалостью, а от объяснений меня спас Левитан.

Как раз Совинформбюро начало передавать очередную сводку за 27 июня:

«В течение дня наши войска на Шяуляйском, Вильненском и Барановичском направлениях продолжали отход на подготовленные для обороны позиции, задерживаясь для боя на промежуточных рубежах.

Боевые действия наших войск на этих направлениях носили характер ожесточённых столкновений. На отдельных направлениях и участках наши части переходили в контратаки, нанося противнику большое поражение.

На Луцком и Львовском направлениях день 27 июня прошёл в упорных и напряжённых боях. Противник на этих направлениях ввёл в бой крупные танковые соединения в стремлении прорваться через наше расположение, но действиями наших войск все попытки противника прорваться были пресечены с большими для него потерями.

В боях взято значительное количество пленных и трофеев.

На Минском направлении отбито наступление крупных танковых частей противника.

В результате контрудара наших войск на этом направлении разгромлен крупный штаб противника. Убит немецкий генерал и захвачены оперативные документы. На другом участке этого же направления нашими частями уничтожено до 40 танков противника.

На Бессарабском участке фронта наши части нанесли удар по противнику в районе Скулени, сорвав подготовку крупного наступления его на этом направлении.

В ночь на 27 июня группа наших войск при поддержке речной флотилии форсировала Дунай и захватила выгодные пункты, 510 пленных, в том числе 2 офицеров, 11 орудий и много снаряжения.