Я перед самым своим отъездом сюда 19 июня заходил к нему на Лубянку и как бы от своих источников в абвере сообщил ему о возможных массовых забросках немецких диверсантов, переодетых в нашу форму. Рекомендовал обращать внимание всех в приграничной зоне на всех аккуратных и чистеньких. А что касается документов, то это наличие фото и скрепки в солдатских и командирских книжках из нержавейки. И тут же ему продемонстрировал, попросив показать его удостоверение. У него, как и у всех, они оставили на бумаге ржавый след. А насчёт фото, так у нас в солдатских книжках его ни у кого нет. Место для фото есть, а его нет! Да и книжки не всегда с собой есть. Вернее – только когда в увольнительную идёт рядовой, то выдают. А так все лежат в штабе! Так что боец с документом и фото уже подозрителен.

После прослушивания Совинформбюро местный ушлый парторг затеял митинг.

Лучше бы он этого не делал…

Народ тут же засыпал его вопросами…

Самый простой: – почему наши не бомбят Берлин?!

Я не стал задерживаться перед ещё одним сложным днём и ушёл к себе за шторку спать…

Утром следующего дня … не успел я позавтракать, как в полпредство снова ворвались громилы в форме СС и потребовали меня.

За мной в столовую прибежал испуганный Деканозов и стал мне выговаривать:

– Вот видите, к чему привела ваша с Бережковым самодеятельность?!!

Это я так понял он имел ввиду вчерашнюю удачную вылазку…

Я ему не ответил, а спокойно допив такой тут дефицитный натуральный кофе, отправился к выходу из здания. Там в фойе меня ждали…

– Ви есть герр фон Козырёфф?, – на ломаном русском спросил один из эсэсовцев в звании штурмбанфюрера.

Я кивну и двое других схватив меня под руки поволокли к двери и дальше в чёрный «Мерседес». И всё это на виду у изумлённой публики – в основном жён дипломатов и их детей.

Затем меня привозят в какое-то здание, которое оказывается домом Центрального Комитета Национал-социалистической партии.

Меня принимает Управляющий делами Дерингер, который быстро регулирует «это досадное недоразумение», – как он выразился. Я отмахнулся и сказал, что такой спектакль мне как раз на руку…

Затем он мне сообщает, что меня ждёт доктор Лейббрандт. – Кто такой доктор Лейббрандт?, – спрашиваю, делая вид, что не знаю.

– Первый заместитель Розенберга, – отвечает тот с придыханием.

Через 10 минут Лейббрандт меня принимает. Он оказывается «русским немцем» – окончил в своё время Киевский политехникум и говорит по-русски, как я.

Он начинает с того, что наша встреча должна оставаться в совершённом секрете и по содержанию разговора, который нам предстоит, и потому, что я известен им как антикоммунист и друг Германии, и если Советы узнают о моё приезде сюда, то у меня потом могут быть неприятности, которых лучше избежать.

Пока он говорит, из смежного кабинета выходит человек в мундире и сапогах, как две капли воды похожий на Розенберга, большой портрет которого висит тут же на стене. Это – Розенберг, но Лейббрандт мне его не представляет.

Видимо тот предупредил, что мы давно знакомы и в представлении не нуждаемся.

Розенберг сухо поздоровался, облокачивается на стол и начинает вести со мной разговор.

Он, как я давно знаю, тоже хорошо говорит по-русски – он родом с Прибалтики, из остзейских немцев, учился в Юрьевском (Дерптском) университете в России. Но он говорит медленнее, иногда ему приходится искать нужные слова.

Я ожидаю обычных вопросов о Сталине, о советской верхушке – я ведь считаюсь тут специалистом по этим вопросам. Действительно, такие вопросы задаются, но в контексте очень специальном: вот идёт война пятый день, что происходит, по моему мнению, в партийной верхушке?