Его спросили: – В штольне кто-нибудь посторонний был?

– Я, лично, не видел, – ответил Анатолий.

– А почему поехал Сарсембин, а не ваш мастер?

– Наверное, подменились, у нас часто так бывает.

– А что за взрыв был перед большим взрывом? – Я и хотел сходить узнать, но даже подняться не успел.

– А это точно, был взрыв, а не стрельба? Может начало падать крепление от взрывной волны?

Анатолий, закрыв глаза, помолчал и ответил: – Нет. Это был какой-то взрыв, а может быть и что-то другое, но только не падение, крепления.

Мастер Гуляйкин, который совмещал должности мастера и обязанности заведующего складом ВВ, на все вопросы твердил одно и тоже: – Виноват! Признаю свои ошибки! Виноват!

– Тебе бы, Гуляйкин, раньше нужно было каяться, – заметил Вали Ибрагимович. Это надо! Зав. складом не знает, сколько было взрывчатки на складе ВВ в штольне.

– Вали Ибрагимович, у меня в голове не укладывается, как это ты мог подписать приказ на совместительство Гуляйкина? – спросил инспектор. Одной рукой он выдаёт взрывчатку, а другой рукой подписывает путёвки уже как мастер, и подтверждает её расход. Вот и доподтверждался, что взрывчатку топят у вас в уборной. Как ты подписал этот приказ?

– Так думали этим удешевить управленческий аппарат, чистосердечно признался инженер по ТБ. На что инспектор РГТИ только покачал головой. Вали Ибрагимович был инженером по буровому делу, до этого работал на крайнем Севере, в Магаданской области, здесь работал уже полгода, на должности заместителя главного инженера по технике безопасности. Был ли хоть раз женат? Этого никто не знал. На штольнях он бывать не любил, так как подземную проходку не знал. Не знали её, ни начальник ГРП, который пришел сюда из нефтегазовой разведки, не знал и главный инженер, которого начальник пригласил из того же управления, из которого сам пришёл сюда.

Всё свободное время Вали отдавал игре в преферанс, в этом он имел огромную практику, и только он один мог ловить мизер и проверять десятирную. Играя в карты, мастера вели разговоры в основном о работе. Говорит, например, мастер Барабанов Верцанову, что на смене у него откатчики забурили два вагона на узком месте штольни у десятой рассечки, а Вали, как бы, между прочим, уточняет, – это на 550-м метре?

– Да нет, – отвечает Иван чуть дальше, примерно на 565-м, и дальше в разговоре начинают касаться разных производственных тонкостей, которые обычно от начальства скрывают. А на следующий день Вали Ибрагимович вручает им официальное предписание на устранение, выявленных им, нарушений требований техники безопасности, в частности ширины, светового прохода выработки. Вначале мастера только удивлялись расторопности Вали: – Ну, ты и даёшь, Вали! Не успели при тебе сказать о заужении на штольне, как ты уже проверил и дал предписание. Но скоро поняли, что на штольне он не бывает, а предписания пишет исключительно из их разговоров, за которые он мог их и наказать лишением премии.

– Ну и хитрый ты, Ибрагимович, – возмущался Верцанов, на что Вали с улыбкой отвечал, – сами виноваты, что я вам неправильно предписание написал?

Пил Вали по-чёрному, после сильно болел и очень боялся умереть. Больной, пока не опохмелиться, твердил одно и то же: – Ой, улямен, улямен! Из всех ИТР он больше всех каялся, что не член партии.

– Говорили же мне, вступай, Вали, а Вали жалел денег, – ругал он сам себя. Глядишь, получил бы втык по партийной линии и остался на свободе. Начальник партии курил и, смеясь, говорил: – А я уже список составил, чтобы по нему мне всё жена приготовила, когда попаду в камеру. Что-то отберут. Но что-то должны и оставить. Главный инженер тоже не отставал от начальника: – Мне за моих невест должны скосить, как ты думаешь, Иван? – спрашивал он начальника. Как ни как, а четыре дочки что-то да значат, не каждый способен на это, а, если учтут трёх дочерей у первой жены, то, думаю, это будет мне большим смягчающим обстоятельством. Старший прораб, что тоже был рядом, говорил: – у меня смягчающих обстоятельств нет. Одно утешает, чем раньше и посадят, тем раньше выпустят.