– Баб Маш, как же так? Я привыкла уже здесь!

– Ну можешь и здесь оставаться, только ночевать ты тут не будешь, не надо искушать мужика! Лукавый всё подстроит, чтобы вас в грех вогнать, а потом жалеть будешь и себя проклинать за слабость. Ты молодая ещё, глупая!

– У него вообще-то жена есть! – Катя обиженным тоном продолжила: – Да и нужен он мне, как петуху зубы! Жаль, что вы мне не доверяете!

– Мы тебя любим, и не дадим причинить тебе вред.

Катя сразу поняла, что решение это было исключительно бабы Маши. Всё, что она говорила, всегда сбывалось. Тётка Шура лишь поддакивала о правильности поступка.

Ладно, – подумала Катя, – во всяком случае, надо жить и вести себя так, будто ничего не произошло.

Когда старушки ушли, Катя быстро убрала со стола, помыла посуду. Повязав платок на голову, быстро засобиралась в огород, надо было собрать огурцы и помидоры на засолку. Выйдя из дома, она обнаружила, что ни деда, ни Максима нет. Вот и к лучшему! Надо вообще меньше с ним сталкиваться, – подумала Катя. Набрав целую кадушку огурцов, и помидоров, Катя была счастлива. Залила всё это холодной водой. Пока овощи вымачивались, полезла в погреб за банками. В погребе было всегда сыро и темно, повсюду висела паутина и ползали слизни. Кате не нравилось туда спускаться, это напоминало ей детство: как она, будучи маленькой девочкой, спускалась почти в такой же подвал за банкой компота, и дверь в подвал была очень тяжёлая. Маленькими ручками доставала трёхлитровую банку с компотом по лестнице наверх, надрывая живот. А потом еще надо было поднять и закрыть эту проклятую тяжеленную дверь.

Вот и в этот раз Катя хотела быстро забрать банки и подняться наверх, как вдруг она поскользнулась и упала прямо на каменные ступеньки. Ударившись головой о кирпичную стену, она с трудом пришла в себя. Катя почувствовала сильную боль в правой ноге, и какую-то горячую жидкость, стекающую вниз. Тут же до неё дошло, что она разбитой банкой порезала ногу. Стащив платок с головы, она перетянула вену на ноге выше пореза и стала потихоньку ползти к выходу. Уже находясь посередине проёма, Катерина ощутила подкатывающую к горлу тошноту и потеряла сознание. Очнулась она уже в кровати, и опять ей кто-то лизал лицо.

– Хани, не надо, уйди! – жалобно пролепетала Катя.

– Хани! – резкий голос Максима окончательно привёл её в чувства.

Катя открыла глаза и увидела деда и Максима, стоящих около неё.

– На, выпей! – скомандовал дед, держа стакан в руке.

– А что это? – Катя с отвращением посмотрела на стакан.

– Пей, говорю! Наркоза нету, сейчас Максим тебя зашивать будет.

– Не надо меня шить, я боли боюсь! – взмолилась Катя.

– Значит, пропадешь ни за понюх табака, дура!

Максим стоял рядом, выражение его лица было спокойным и даже где-то безразличным. Это её взбесило больше всего.

– Да ты что, дед? Издеваешься? Ты доверяешь ему мою жизнь? Этому напыщенному козлу, который даже не знает слово «спасибо»? Дед понял, что сейчас будет буря, и лучше с ней помягче поговорить.

– Катя, дочка, – начал дед: – Максим – врач, военный хирург, он тебя подштопает – и все дела, у тебя нога уже посинела! Да скажи ты ей сам, Максим!

– Ладно, Катерина, не упрямтесь, времени действительно в обрез, вы худенькая, и крови у вас мало, вы сильно поранились, можете погибнуть.

– Ну ладно, фашисты, уговорили! Принеси тогда что-нибудь закусить зубами, иначе я действительно сдохну, у меня низкий болевой порог.

Дед подал стакан, потом второй, и дал какую-то палку. Катерина выпила два гранёных стакана самогона, и палка даже не понадобилась. Она и так была уже наполовину в отключке.