Сильная боль пронзила её. Она держалась, как могла, чтобы не орать. Но всё-таки не выдержала. Дед подбадривал, как мог, повторял:

– Кричи, дочка, кричи!

Только один Максим был собран и сосредоточен. Не обращая никакого внимания на вопли, он занимался своим делом. Катя так и вырубилась, охрипшая от крика и одурманенная алкоголем, и только к вечеру она пришла в себя. Голова болела так сильно, что казалось, она вот-вот взорвётся и разлетится на мелкие осколки, во рту было сухо и саднило горло. Катя осипшим голосом обратилась в пустоту:

– Тут есть кто-нибудь?

Сзади у изголовья послышался голос Максима.

– Я здесь, дать вам воды? – Максим подошёл к кровати.

– Да, и если можно, найдите у меня на подоконнике лекарства, там есть анальгин, дайте, пожалуйста, иначе я сойду с ума от этой боли.

Максим включил свет, порылся в пакете и достал нужное ей лекарство.

– Самое страшное позади, а голова болит от стресса и алкоголя. Ничего серьёзного с вами уже не случится, сердце у вас крепкое, так что ничего страшного!

Катя запила таблетку водой и закрыла глаза. Видно, опять была права баба Маша насчёт того, что Господь просто так людей не посылает. До ближайшего посёлка двадцать с небольшим километров, да и то там только старый фельдшер Константин Палыч, который от старости уже сам себя не помнит, какой там людей лечить! С этими раздумьями Катя потихоньку погрузилась в сон.

Утром ни свет, ни заря кто-то постучал в окно. Собака с диким лаем кинулась на подоконник.

– Хани, на место! Кто там?

Максим подошел к окошку.

– Это я, Максим Алексеевич! Шура! Отворите двери, я сейчас зайду.

Максим накинул рубашку, натянул штаны и пошёл в прихожую встречать раннего гостя. Катя проснулась от звенящего лая Хани и стала прислушиваться к шубуршанию и голосам в коридоре.

Ханька затихла, открылись двери, и вошла тётя Шура, следом за ней шёл Максим. Старушка с порога начала причитать:

– Ой! Девонька моя, да как же так-то?! А мы с Машей вчера сидим на лавочке вечером, тебя ждём, как договаривались, а тут дед подошёл и рассказал, что с тобой приключилось! Мы вчера хотели прийти к тебе, но дед разубедил, сказал, что ты без сознания лежишь, да и под присмотром врача.

Тут причитания резко сменились нравоучениями:

– Я тебе сколько раз говорила: не спеши! Ты же, как заведённая, всё быстрей, скорей, вот и добегалась! Как ты теперь ходить-то будешь?

Катя молча смотрела на тётю Шуру и с уголков её глаз по щекам капельками стекали слёзы. Спорить и доказывать что-то не было сил, всё тело её было в ссадинах и ушибах.

Тётя Шура притихла, а потом чуть ли ни шепотом, вытирая слёзы Кате, сказала:

– Не плачь, дочка, и прости меня. Просто привыкли мы к тебе, я потеряла своих деток, и ты теперь как родная стала, страшно мне, вот и ругаюсь.

Тут Максим решил разрядить обстановку:

– Вы не переживайте, у неё нет переломов, так что ходить она будет, и рыбу ловить, и ещё много чего, у неё порез глубокий был и вену слегка задело, но сухожилия в порядке, так что всё в норме. Единственное, что сейчас бы ей не помешало, это подкрепиться.

– Ой, батюшки! – тётя Шура подскочила, как ужаленная. – Я и забыла совсем, я же корзинку в прихожей оставила!

Старушка опрометью двинулась к двери, через минуту она уже стояла около стола, вынимая съестное из корзинки.

– Я утром хлеба напекла, вот и пришла пораньше, думала, пока горячий, надо отнести. А ещё кролика вчера потушила с луком, как ты любишь, Кать, и картошечку пожарила. Садитесь и вы, Максим Алексеевич, позавтракайте!

Тётя Шура взяла скамейку, поставила около кровати, отложила на тарелочку еды и подала Кате. Сама села рядом, чтобы поухаживать за больной.