Да-да, я слышу вас, слышу, как ваша мысль мечется от Ледовитого океана к Каспию, а оттуда опять к Тихому, плутает между сопками, а сердце щемит какой-то недосказанностью, недоговоренностью, недолюбленностью, может быть. Вы не понимаете, отчего все это, жизнь же сложилась, и сложилась хорошо, удачно сложилась. Вот и поездили везде и столько всякого видели и перечувствовали немало. Homo sum[1], так сказать, а что же теперь?

«Она вправе задавать мне вопросы и сомневаться в моей состоятельности?!» – думаете вы, не зная, как получше пресечь мое любопытство, и в конце концов отвечаете почти откровенно.

– Вы любите зеркала? Я уверена, что любите. Признáюсь, что я тоже люблю зеркала, но не за то, что они отражают меня, это не всегда приятно, а потому, что они создают пространство, конструируют его по своему усмотрению, включая в это вновь созданное пространство и нас. И вот мы уже живем в этом Зазеркалье, а всё думаем, что принадлежим самим себе. Помните, когда зеркала закрывают черной кисеей? Тогда они словно слепнут, а те, кого уже нет с нами, навсегда остаются в них, а мы, заглянув в такое зеркало, вдруг видим в себе черты сходства с ними, которых прежде не замечали… Вы не понимаете, к чему все эти рассуждения? Вы рассказываете мне о том, чего давно нет, а я есть. И ваше прошлое, отражаясь во мне, чуть меняя оттенки, возвращается опять к вам обновленным, и вы вновь слышите запахи морской волны, бьющей во время прибоя о берег далекой Камчатки, соленый вкус ветра Каспия, пряный, кружащий голову запах саган-дайля[2]