Он стал прощаться:
– Спасибо вам.
– Ты аль собрался куды? – старушка наливала воду в чайник.
– Спасибо вам. Пойду я. Материал есть. Статья, правда, выйдет после праздников.
– Ну, постой, постой, ретивый! Отобедай с нами, не обидь хозяив. Куда ж голодной пойдешь!
– Да нет, ну что вы, – остаться, значит объедать этих людей, и это казалось преступным.
– Поешь, посиди с нами чуток! Да иди себе с миром.
Андрей растерялся.
– Мы накроем в пять минут, – Катерина ловко собирала к столу. – А ты, пыжик, – она глянула на малыша одним глазом, не отрываясь от дела, – покажи гостю рисунки.
Мальчик смело подошел, схватил Андрея за палец и потянул.
– Я покажу тебе.
Мальчик отодвинул занавеску, и они оказались в закутке, где на двух кроватках жил он с мамой. На детском столике вразброс лежали тетради, учебники и ворох цветных карандашных рисунков. Мальчик по одному брал раскрашенные листы и подавал Андрею. Это были простые несуразные детские рисунки. На одном рисунке два человека стояли рядом в широкой синей полосе посреди белого листа.
– Это что за полоса? – Андрей показал пальцем.
– Это река.
На другом – город, площадь среди домов. На площади человек, а вокруг люди.
– Что они делают? – нахмурился Андрей, вспоминая, будто где-то это видел.
– Слушают.
– А что он им говорит?
– Не знаю, – мальчик отвечал легко, без мысли, один за другим подавал ему рисунки. Почти на всех – люди. На последнем несколько человек поднимались по склону горы, а впереди них человек волочет по земле что-то длинное.
– Что он несет? – не мог разглядеть Андрей.
– Тяжелое, – мальчик выбежал в комнату, откуда их звали к столу.
Потом они сидели за пышным от тарелок, кастрюль и банок с соленьями столом, который отодвинули от окна, чтобы все поместились, и со вкусом ели душистую парящую картошку, хрустели огурцом, лоснящимся окорочком. После пили чадящий запахом трав чай без сахара, как велела старушка – для сбережения вкуса, с пышными ватрушками, присыпанные маком и корицей. Андрей смешил женщин слухами со всего города и страшными историями. В ответ старушка неугомонно болтала о россказнях баб на базаре, о том, что показывают в новостях – телевизор есть, но работают только две главные программы. Катерина говорила редко, спрашивала его про газету. Андрею приятно было простыми словами объяснять ей профессию. Мальчик смотрел на всех большими веселыми глазами, иногда без повода смеялся, как смеются от всеобщей радости, и скармливал огромному черному коту, словно из сказки, поджаристую куриную шкурку.
Из-за террикона вышло и заглянуло в заиндевевшее окно редкое зимнее солнце. В комнате повеселело. Андрей заметил, как ему удивительно хорошо и приятно здесь с этими людьми, тепло и удобно, как не было давно. Он радовался, что можно вот так просто сидеть, смотреть на них и отпустить из головы тяжесть напряжения всех мыслей.
Чай затягивался. Старушка рассказывала, как вышла по любви за чубастого парня из соседнего колхоза, как сбежали в город, дабы кроме «палок» иметь немного за душой настоящих денег, как на шахту попали – он в забой, она – в фельдшеры. Дали место в бараке, дочь родили… через десять лет кончился уголь в их разрезе. Перевели в город, на завод, да жилья нового не дали. Обещали все от завода построить, а когда завод развалился… Андрей слушал старушку с приятным чувством и тоской; смотрел на мальчика, думал о его рисунках; переглядывался с Катериной, и так тянуло примоститься в теплом углу у печки, посопеть часок-другой.
А нужно подниматься, полтора километра идти до большой дороги и на морозе ждать автобус.