– Вы могли бы как-то… написать о наших… плохих жилищных условиях, – лет под сорок, может, больше. Голос крепчает, говорит четко. Учительница что ли?

– Конечно, могли бы. Плохие жилищные условия у нас редкость исключительная… – хамство, конечно. И ты хочешь этого хамства. Хочешь издеваться над ней и над собой. Интересно, сколько она вытерпит? – И с какой же Луны к вам свалились эти жилищные неприятности? Где это невидаль такая приключилась?

– Мы из поселка Каменщиков. Дом послевоенный, с деревянными перекрытиями… – ого, держится! Андрей услышал, как издевку узнали и проглотили. Наверное, припекло. Есть тут поселочек такой, километров пятнадцать от города. Перед войной туда с окружных деревень крестьян сгоняли камень добывать, а после поселок оброс угольными шахтами. – Мы двадцать лет в аварийном фонде, а расселять некуда. Дом сыпется весь. Потолок боимся обвалится, пол сгнил, к стенам обои не клеятся. Холод, на обогревателях сидим. Вода только холодная и по часам.

– Значит, свет есть, если обогреватели? А вы говорите – проблемы! – Ладно, надо заканчивать. А то правда обидится. – А чего с водой? У вас же водовод меняли…

– Так его до поселка довели и все… во дворах зимой лужи – течет всё, – он ждал услышать в ее голосе жалобу. Но тон спокойный, едва не деловой.

– А ремонт? У вас должен быть капитальный. Я был на отчете главы, деньги заложены.

– Ремонт?.. Вы что там?.. – голос вдруг сорвался не в жалость, а в сердитость. – С вашим ремонтом у нас весной с потолка знаете, как польет? Тут ремонтом не поможешь, всё само скоро рухнет.

– Так и рухнет! – Андрей еще кипел. Сейчас я тебя в колею поставлю. – У вас одних что ли течет? Тут у всех скоро потечет, изо всех дыр! Вчера я на Рельсовую ездил, там канализация так шарашит, в квартирах дышать нечем!

– Канализация у них протекает? – женщина вдруг стихла. Андрей почуял недоброе и стало не по себе слушать этот голос, в котором ни жалобы, ни жалости ни к кому. – А у нас не протекает. И никогда не протекала. Знаете, каково в сортире, когда темнота и мороз двадцать градусов? Я двадцать лет в школе. Зарплата – на одежду и на еду. И то… – голос снова оборвался, будто в нем кончился воздух. – Знаете, не нужно ничего писать. Извините, до свидания.

– Постойте! – чуть не закричал Андрей, но понял, что сказал тихо. – Как не нужно? Подождите! Меня Андрей зовут, я журналист.

– Ничего, Андрей. Ничего не нужно, – голос стал точно мягким и родным.

– Да подождите вы! – требовал он. – Как не нужно писать? Газета для того и нужна – писать о том, что происходит. Я завтра к вам приеду. Как вас зовут?

– Ольга.

– А фамилия? И адрес ваш нужен, – он еле дотянулся до блокнота, схватил карандаш.

– Подождите Андрей, – он услышал, как на той стороне глухо переговариваются. Вдавил трубку в ухо. Казалось, там о чем-то спорили.

– Нет, Андрей. Приезжать не нужно. Извините, что отняли время.

– Да что ж такое! Вы так и хотите жить в этом дальше? А если будет статья, мы еще посмотрим. Это же свидетельства, скандал…

– А вы думаете, они после статьи – что? – с той стороны снова говорили спокойно и размеренно. – Построят нам новые дома? – Дело проиграно. Конечно, ничего не построят. А сказать: «Да, построят» – быть с ними заодно, льстить и врать. Устроят Савельичу скандал. Ну, поговорят в городе пару дней. А там праздники. Нет, ты просто хочешь эту статью. Ты хочешь их умыть. Ты хочешь, чтобы эти суки знали, пока они в ресторанах выборы отмечают… Хотя они и без тебя, дурака, знают. Лучше тебя про всё знают. Нет, просто ты должен сделать статью о том, что есть. Просто это твоя работа.