Ублюдничество.

Андрей побрел в редакцию. Фонарь над крыльцом дрожал, мигая, и казалось, сейчас потухнет. Нужно кратко сообщить о голосовании. И большое фото нового избранника. Чтобы запомнили.

За столом Савельича – Варвара Ивановна:

– Валерий Савельевич на банкете по случаю выборов председателя Совета депутатов, – она никогда не смотрела в глаза и всегда говорила с ним дикторским голосом, будто выделяла его неблагонадёжность и свою преданность газете.

Конечно, как он забыл! Обязательный ритуал – укрепить родственные связи мэрии и редакции.

– Вставите в номер заметку о выборах?

– Оставь здесь, – Варвара Ивановна чуть смягчила тон.

– В первой полосе пойдет?

– Посмотрим, – она сделала важное выражение и скосила глаз в его сторону. – Праздничные мероприятия в клубе железнодорожников, отчет по культуре, вот ваша статья о праздновании в школе…

– Прекрасно, прекрасно, – Андрея начинало мелко трясти.

– И… да, сейчас в первую полосу поставим заметку о выборах.

– Подождите, подождите, – Андрей вырвал у нее компьютерную мышь и пролистывал номер, еще не понимая, что ищет.

– А где… блокадница?

– Какая блокадница? – заморгала Варвара Ивановна поверх очков.

– Да не блокадница! – отмахнулся он и, морщась, уставился в экран. – Там история такая… порыв канализации на Рельсовой. Месяца три весь дом фекалиями дышит. Я вчера ездил и вечером Савельичу сдал текст.

– В этом номере такого нет, молодой человек, – Варвара Ивановна снова облачилась в плохую учительницу, сделала упор на «молодой человек» и отняла у него мышку. – Что Валерий Савельевич в номер поставил, то и есть, – теперь она упирала на «Валерий Савельевич».

– Быть того не может. Ошибка это, – залепетал Андрей. – Савельич точно принял статью, должен поставить. Нужно с ним связаться. Я узнаю. Не отправляйте пока в набор!

Андрей думал смутить её напором, но старая комсомолка даже бровью не повела.

– Давайте сюда вашу заметку о выборах, с хорошей фотографией нового председателя. А по поводу вашей… канализации, – она брезгливо дернула губами. – Я спрошу у Валерия Савельевича, и мы всё решим, – теперь она делала упор на «мы».

– Нет, нет! Я сам узнаю! – Андрей побежал к себе. Как же, спросишь ты. Потом уже бросишь невзначай: «Принято решение с этим подождать». Или хуже – «Вы знаете, столько дел…».

Передушил бы как котят.

Посреди редакции затрещал телефон.

Не поставил, упырь. Конечно, ёлки, выборы, ленточки. Какие тут блокадницы? Надо выяснить, все-таки. Раз смолчу и – всё, крышка. Так было всегда – ослабишь хватку, и земля под ногами становится болотом, всасывает тебя. Всегда в напряжении, всегда с гудящей головой. Они забывчиво молчат, отводят глаза, а чаще сами нападают. Приученные. Выкованные.

Телефон прозвенел снова. Как не хочется подходить. Еще Савельича нужно где-то откапывать. Хоть и номер свёрстан, всё впустую.

Телефон подзывал к себе. С жалобами вряд ли – неделя до праздников, у народа на уме шампанское, мясо и мандарины, только ты, скоморох непуганый, нудишь всё.

Он подошёл. Трубка молчала, словно там уже решили, не ответят, и теперь забыли что сказать.

– Это газета?

– Почти.

– Мне сказали, можно обратиться с проблемой…. Ну, с просьбой… осветить… ситуацию. Я правильно попала? – взрослый женский голос сбивался, как у людей, которые в редакцию раньше не звонили.

– Да. – Точнёхонько, попала ты, так попала. Чтоб у вас там еще свет вырубило. Способность быть жестоким его новая характеристика. Надоели жаловаться. Бухают и плачутся. Плохо тебе сейчас будет.

– У нас такая проблема… жилищная.

А какая?! У нас тут другие есть? В театре обнаженка на сцене? В кино кровь по экрану? Рад помочь, только в кино у нас левые диски крутят, а в театре мэрия давно кабак устроила – идти близко и места много.