Танцевальный вечер. Крутят в основном старые вальсы и танго. Надя неотразима. В таких платьях ходят на банкеты. Если надела, значит, для меня. У нее аппетитная талия с тонким жирком. Бравый старичок с орденом Красной Звезды галантно перехватывает ее. Потом приходится спасать от других орденоносцев. Зато следующий наш танец уже не столько танец, сколько беззастенчивые объятия. Ее тело даже в одежде роскошно. А она безошибочно чувствует то, что особенно подкупает порядочных женщин – неизбалованность мужчины.

Когда поднимаемся в номер, я начинаю опережать события. Надя дает понять, что у нас все впереди, я сбавляю обороты. Сидим в лоджии с видом на море, болтаем о том о сем. Ночь тепла. Стоит полная луна. Стрекочут цикады. Из темноты доносится говор и смех. Надя встает и подходит к перилам. Я поднимаюсь следом. Теперь мы касаемся друг друга плечами. Я обнимаю ее и медленно разворачиваю к себе. Сладковатый запах табака. В остальном все нормально. Губы вкусные и не изощренные.

Но тут часто-часто звонит телефон. Я отрываюсь от Нади. Черт подери, кажется, межгород. Телефонистка: будете говорить с Москвой. В трубке треск и голос дочери:

– Папка, здравствуй. У тебя все хорошо? А у нас беда. Дениска вчера пропал.

– Что значит пропал? В милицию заявили?

– Ой, папка! – с досадой воскликнула дочь. – Ты будто не знаешь нашу милицию. Говорят, к утру придет, никуда не денется. Но утро давно прошло, а его нет. Приезжай!

– Утром приеду, – с досадой кладу трубку.

Говорю Наде, что произошло.

– Сочувствую, – говорит Надя. И добавляет, направляясь к двери. – Как-то многовато недоразумений.

Дверь за ней бесшумно закрывается. Может, в постели она лучше, с надеждой думается мне.

Нахожу сбежавшего из дома сына и возвращаюсь в санаторий. Надя читает Эриха Фромма. Хотя и без советов специалиста должна чувствовать, что я у нее на крючке. Кто подержал ее шелковое тело, тот уже не сорвется.

В номер входит Золушка. Усаживается в кресло, закуривает и говорит, что я не приеду.

– Не кури здесь, пожалуйста, – просит Надя.

Золушка выдвигается в лоджию и поет негромко густым баском:

– Опустела без тебя земля. Если сможешь, прилетай скорей.

В это время выхожу в соседнюю лоджию.

– Оппаньки! Надюша, прилетел твой сокол, – оповещает Золушка.

Надя берет у нее изо рта сигарету и делает жадную затяжку.

…Мы не спускаемся к завтраку. Я иду в магазин, накупаю фруктов, для себя – грецких орехов, сметаны и сырых яиц. Теперь можно пропустить и обед.

– Ты меня замотал, – со счастливым смехом жалуется Надя.

В таких случаях надо отвечать комплиментом.

– Дело не столько во мне, сколько в тебе. Сколько у тебя не было мужчины? – Это звучит у меня не очень обидно. – Месяц?

Надя настораживается.

– По-твоему, месяц – это много?

– Три месяца?

Надя качает головой.

– Полгода? – удивляюсь я. – Не верю!

Мы натянуто смеемся. Я разглядываю каждую деталь. Серые глаза на редкость выразительны. Крашеные каштановые волосы выглядят естественно. Только непонятно, какого цвета они от рождения. На шее ни одной морщинки. Курит много, но зубы безукоризненно белы. Ноги не слишком длинные и не слишком короткие. Гибкая тонкая талия нерожавшей женщины. Откуда мне знать, что у Нади двенадцатилетняя дочь? Заблуждаюсь я и насчет возраста, считая, что Наде не больше 30. На самом деле ей 34.

– Ты хочешь что-то понять или просто любуешься? – спрашивает она, отслеживая мои наблюдения.

– Любуясь, хочу понять. Обычный процесс.

– Ты производишь впечатление изголодавшегося бабника.

– Так и есть, только я не бабник.

– Хорошо, что не считаешь это комплиментом. Но ты бабник. Только не надейся, что вскружишь мне голову. Со мной у тебя этот номер не пройдет.