Итак, Надя, Наденька. Хорошее имя. Малость устарелое, но теплое. Сколько ей? Тридцать? Тридцать пять? Хорошо и то, что преподает английский. Мне как раз не хватает разговорной практики, дающей навык беглой речи.

К Наде подсаживается большая женщина с грубым лицом, бухгалтер издательства. Зоя, или Золушка. Голос у нее был низкий, прокуренный. К тому же она глуховата, и потому говорит громко, поглядывая на меня.

– Ну что тебе сказать, незабудка моя? Конечно, не первой свежести, но на морду не урод. Хотя по сравнению с твоим Иннокентием Виккентьевичем, конечно, дохловат. Кешу твоего можно было терпеть за патологическую доброту. А что этот собой представляет, еще неизвестно.

Неужели это она обо мне? Косит-то глазом в мою сторону. И голос повышает.

– Чего? Деньги не главное? Не скажи, заоблачная моя. Если у него крыша от тебя съедет, его ж из дома выпрут. И приползет он, ободранный, к тебе. И обопрется на твои хрупкие плечи со страшной силой. Но если так уж приглянулся, берем и пробуем. Но берем не спеша. Быстрый секс губит любовь на корню. Ты только не волнуйся. Надо волновать, а не волноваться.

Перед сном выхожу из номера. Решаю прогуляться, посмотреть на ночную Пахру. Конечно, рассчитываю встретить Надю.

Фонари отражаются в черной воде. Медленным течением несет кленовые листья. На скамьях сидят отдыхающие. Тоже любуются вечерней картиной. Прохожу до конца аллеи – Нади нет. Хотя… на скамейке у самой воды знакомый силуэт. Подхожу, сажусь рядом.

– Почему пропускаете уроки? – тоном училки спрашивает Надя.

– Накажите меня, Надежда Семеновна. Оставьте на второй год.

– Боюсь, второгодничество вам понравится, – игриво отвечает Надя.

– Предлагаю не тянуть с этим. А куда вы девали Кешу?

– Надо же, какой слух! – удивляется Надя. – Кеша в заслуженной отставке.

Мне обидно за Кешу. Я почему-то думаю, что он старше меня. К тому же я ставлю себя на его место, ее бывшего мужчины. Мне жаль его и себя заодно. Конечно, Надя пребывала в волнении, и потому сказала глупость. Но зато искренне.

Она вдруг напрягается. Говорит, показывая на кусты.

– Там кто-то есть.

Точно. Слышался сдавленный смех и шорох. Надя испуганно поднимается. Я заглядываю за куст. Это мой десятилетний сын. Вот паршивец! Сделал вид, что уснул, а сам бросился шпионить. Давится от смеха.

Надя быстро уходит к корпусу. Ее гибкий силуэт в свете фонарей трепещет от негодования.

Через месяц еду в отпуск. Санаторий в Ялте. Поселяюсь в одноместном люксе. Привожу себя в порядок и выхожу в холл. Двое пенсионеров играют в огромные напольные шахматы. Две старушки сидят в креслах и смотрят на море. Меня предупреждали, что в октябре сюда съезжается одно старичье. Не беда, зато отосплюсь, приведу в порядок нервы.

Внизу шумит прибой. Спускаюсь в лифте. Под ногами хрустит разнокалиберная галька. Ветер свежий, слегка штормит. Опускаю пальцы в воду. Брр. Почему я не «морж»?

А что если перед обедом поплавать в бассейне? Мне нравится эта мысль. Бассейн с 50-метровыми дорожками. И вода не холодная, не теплая. Нормальная. И народу совсем немного. Опять-таки пенсионеры, заживет. Проплыв из конца в конец пару раз, ложусь на спину, закрываю глаза и замираю. Все будет хорошо.

Надев костюм, иду в столовую. Метрдотель предлагает столик на выбор. Сажусь, изучаю меню. Неожиданно слышатся женские голоса. В столовую входят Надя и Золушка. Это почти сон наяву. Подхожу к их столу. Надя цветет. Золушка смотрит взглядом ботаника, изучающего бабочку.

Иду в магазин. Фрукты, сладости, шампанское, коньяк. Еще не выпил ни глотка, а в голове уже бродит хмель. Не хватает только цветов, но где их сейчас купишь? В крайнем случае, сорву с клумбы. Убираю с ночного столика таблетки снотворного. Теперь не понадобятся.