И в других мужиках самцов не видела – просто в голову не приходило. А зачем, если после дальних походов он возвращался, и начинался очередной наш медовый месяц?
Я тогда как-то замедлялась вся... отворачивалась под его взглядами, прятала глаза. Говорила, ходила, накрывала на стол, а внутри все замирало или мелко дрожало в ожидании ночи. До сих пор я не понимала и не знала этому объяснения, но когда они уходили надолго, я потом терялась при нем. Откуда бралось это диковинное, странноватое целомудрие, необъяснимое у взрослой, давно замужней женщины? А он все угадывал и понимал правильно, довольно улыбался и шептал на ухо теплым хрипловатым голосом, разгоняя по коже головы и плечам острые мурашки:
- Отвыкла...? Стесняешься...?
Подыгрывал – не касался больше, обходил, сторонился до самого позднего вечера, когда дети засыпали и мы оставались одни в спальне. Это были какие-то ненормальные прелюдии, странные ролевые игры – по умолчанию. Накручивали себя до такой степени...! До нервной трясучки, до больного внутреннего жара, почти до температуры. Он потом признавался со смешком, что весь этот день - «с дымящимся наперевес».
А дальше все было, будто в первый раз - с моей стеснительной неловкостью вначале и его бережным напором. А потом - до сполохов северного сияния под веками, до его искусанных ладоней, которыми он зажимал мне рот, запирая в нем счастливые вопли. Остро, горячо, сладко… просто головокружительно!
Жаль только - ни постонать толком, ни засмеяться громко от нахлынувшего вдруг ощущения дурного счастья - за тонкой стеной дети. Да и все остальное тоже… на полу, на одеяле, брошенном на ковер, чтобы не скрипеть кроватью. Задыхались от сумасшедших эмоций, любили друг друга в тишине, почти молча – как шпионы. Шептали... Со временем, конечно, немного остывали и успокаивались, жили и любили уже без надрыва - до нового расставания.
И все ведь устраивало, все нравилось. Глаза горели, не ходила - летала... Вот уж точно – походку счастливой удовлетворенной женщины ни с чем не спутаешь.
Я ждала и любила Усольцева всегда и всякого – уставшего и злого, искрящего юмором и сочащегося злым сарказмом, взвинченного неприятностями на службе и умиротворенного, довольного мною и жизнью и не очень – разного. Все двадцать лет. Не остывало и не отпускало. И не думаю, что подпитывали чувства одни только расставания. Хотя и они тоже… вспоминала, как было прошлый раз, ждала, готовилась, предвкушала, брала потом свое, себя дарила...
А оказалось – не сильно и нужно было. На выходе почему-то - Сысоева.
Вспомнилось слова Розы Давлятовны о том, что кого-то что-то в семье «перестает устраивать и тяготит». Это могло быть, еще как могло. Я далеко не идеал и всегда знала это, но и его характер тоже не предел мечтаний. И не было между нами ванили никогда. Отношения на равных были, страсть была… в разных ее проявлениях. И в скандалах тоже. Но они случались редко и никогда - на пустом месте. Я, можно сказать, сама сделала наши отношения, отстояла себя в них. Мужчину делает женщина? Так я и сделала Усольцева, взрастила его до капраза!
Но это не сейчас, не эти мысли… на серьезные размышления нужно другое время. Искать причины и думать обо всем этом я буду потом, возле мамы.
Прошлась везде, посмотрела последний раз… без слез, почти спокойно. Квартира служебная, но все в ней наше - мною выбрано. Никаких изысков и излишеств не планировалось изначально – все равно оставлять. Не тащить же потом на материк мебель той еще давности? Покупалось только самое необходимое. Но подобрать все я старалась так, чтобы приятно глазу – свежие цвета мебельной обивки, плотная ткань штор, практичные напольные покрытия... Может, все это уже далеко не новое и не модное – столько лет прожито здесь. Зато удобное, привычное и ухоженное.