Чавкаю жвачкой — я рада такому повороту, хотя тут же забываю, кто из них кто.

***

Стою в рекреации у актового зала и верчу в руках новенький студенческий билет. Провожу пальцем по твердой корочке и всхлипываю — не могу поверить, что я теперь студентка. Возможно, когда-нибудь из меня все же выйдет толковый человек.

И тут же спохватываюсь — до собрания нас организованной толпой препроводили в аудиторию на первом этаже и повелели на время оставить в ней вещи. Весь курс давно уже вернулся туда!

Я со всех ног бегу вниз, но коридор причудливо изгибается, виляет, ответвляется, заводит в тупики. Кружится голова, отчаяние бьется под ребрами, за черными стеклами на глаза наворачиваются слезы.

Где эта чертова сто первая?

Шарю ладонями по стенам, останавливаюсь, перевожу дух и прихожу в себя — вот же сто пятая, значит, нужный мне кабинет через одну дверь!

Мозги наконец включаются.

Считаю до десяти, вламываюсь в гулкую, просторную аудиторию и нахожу девчонок — та, что с бровями, Кэт, вполне мило улыбается мне. Сажусь рядом — прямо на парту, и она протягивает мои пальто и рюкзак:

— Вот. В целости и сохранности! Принимай.

Даша и Мила быстро переглядываются и криво усмехаются.

В душе зарождается смутная тревога — именно с таким выражением на лицах надо мной издевались одноклассницы из проклятой и навечно забытой школы... Пока в четвертой четверти девятого класса я не превратилась в самую отмороженную девицу в параллели.

Боль и обида привычной беспомощностью сковывают руки, но я широко скалюсь, снимаю очки и в упор смотрю на Кэт:

— Уже свистнули сиги и кошелек? — Уверена на двести процентов, что они сделали это, и наношу упреждающий удар: самое время показать им, кто самый отбитый в группе. — Я же вас закопаю! Ну, или мой папаша.

Кэт тут же дергается, ее подруги бледнеют и отводят взгляд:

— Регин, ты чего... мы не брали! Может, ты их потеряла? Поищи еще... Мы правда не брали!

— Да ладно, не бойтесь... — Я безмятежно и от всей души хохочу, хотя ладони предательски вспотели.

Нельзя, чтобы безголосая ненормальная дурочка, инопланетянка, все еще сидящая глубоко во мне, вылезла наружу. Нельзя уходить на дно. Я должна играть эту роль до конца, иначе...

Указываю на старую рассохшуюся дверь и громко выдаю:

— Девки, а спорим, что первый, кто войдет в аудиторию, через месяц будет бегать за мной, как собака?

Я не успеваю договорить — дверь распахивается, и в аудиторию вваливаются ребята-старшекурсники. Вошедший первым высокий парень в мятой толстовке застывает на пороге и странно пялится на меня.

***

3. 3 (Святослав)

Лишь в пятом часу я наконец выбираюсь на свежий воздух и иду к курилке — мне надо как можно скорее под завязку накачать организм никотином. Дерьмовый день и продолжился дерьмово: вместо занятий куратор устроила нам чаепитие с тортиком. Предполагалось, что каждый под это дело расскажет, как провел лето, но разговор не клеился. Потому что многие одногруппники без мата не могут связать и пары слов и всем просто пофиг друг на друга, а методы кураторши по установлению контакта с молодежью устарели лет на сорок. Лучше бы плеснула в чашки водки, глядишь, общение пошло бы гораздо живей...

Я усмехаюсь. Нынешний учебный год объявили в шараге «годом семьи, любви и верности», растянули в холле криво нарисованный лозунг и оперативно подготовили стенд с семейными фотографиями отличников — я тоже теперь красуюсь на нем. С мамой и папой, усиленно создающими видимость мира и благополучия. Три года назад, когда то фото было сделано, родители еще пытались эту видимость создавать.

Ливень прекратился, но мелкая изморось оседает липкой пленкой на лице, голова уже не трещит, она раскалывается, потому что весь день я ломаю ее в тщетных попытках понять: какого лешего здесь забыла эта шаболда?