Мужчина пояснительно кладёт ладонь на рукопись, покоящуюся у него на коленях. И Виктор вспоминает – ведь он и вправду выучил все медицинские сочинения, что отец привёз из монастыря.

– Отец?..

Виктор не может вспомнить его лица, поэтому старательно щурится, вглядываясь против яркого солнца. Но видит лишь тёплую и искреннюю улыбку, обращенную к нему.

Отец всегда улыбался, когда смотрел на него.

– Я горжусь тобой, сын, – твёрдо произносит Андор Гросс, иноземец, некогда принятый на службу лекарем при царском дворе. – Буду молить всех святых, чтобы твоя доля была легче… насколько возможно.

Виктор хочет вскочить, броситься на руки к отцу. Но не может пошевелить и пальцем. Тело его не слушается. Только подбородок продолжает дрожать, а глаза – наполняться слезами.

– Прости меня, отец… я подвёл тебя. Это из-за меня. Всё случилось из-за меня.

Андор Гросс, прозванный «злым волхвом Бравена», и, по приказу царя сожжённый на площади в 7012 году, молчит, не глядя на своего плачущего сына.

Как не глядел и в день своей казни.


***


Грачонок споткнулась о ночной горшок, и Мизгирь проснулся. Скинул со лба руку, повернул голову набок, вперив взгляд в темноту. На холщевую ткань мешка под головой капнула слеза, и он с удивлением утер край глаза пальцем.

– Что за?.. – он заворошился на месте. – Грачонок, это ты гремишь?

В ответ молчание, шорох и сопение на полу. Синий отблеск бесовского глаза. Разумеется, это она.

– «Это святой отец шумит», – нудясь от скуки, подсказал Каргаш. – «Явился сюда под покровом ночи, чтобы хуй об тебя вытереть. А как ты проснулся – побежал к себе».

Ворча себе под нос, Мизгирь сел на разложенной на полу лежанке, вытягивая ноги в шерстяных носках на пыльный пол. Принялся разыскивать свои сапоги.

– Грачонок, зажги свечу. Очень тебя прошу. Что на этот раз? Ты ударилась? Всё, ни шагу больше. Хватит ронять вещи.

Мизгирь усиленно сосредоточился. С каждым днём становилось всё труднее чувствовать нити кудес, пронизывающие пространство.

«Неудивительно, зная, что моя жизнь на исходе. Дошло до того, что мне снится покойный отец – серьезный повод, чтобы начать рыть себе могилу. В одиночку Грачонок не справится. У неё силы, как у комара».

Наконец Мизгирь поднял руку, проникая сквозь призрачный Покров и отщипывая, будто крошку от хлеба, крупицу от кудесовой нити. Вопреки тому, что вблизи монастыря Покров, – невидимый рубеж, отделяющий царство живых от предцарствия мёртвых, – обветшал и явственно местами пришёл в абсолютнейшую негодность, собственные силы подводили его до крайности. И всё же Мизгирь совладал и вытянул крупицу света на свою сторону. Затем ещё одну, и ещё.

Крохотная монашеская келья озарилась призрачным белым свечением.

Мизгирь нахмурился. Страшно было думать, как тяжело придётся в случае, если обстоятельства вынудят его прибегнуть к плетению. Он мог биться об заклад, что стоило ему начать сплетать между собой нити кудес, как всё тело его посыплется, подобно сгоревшей в пепел головешке.

Мизгирь подошёл к окну, отворил деревянные ставни. Стоял ясный вечер. Он проспал всю ночь, утро и добрую половину дня.

– Тебя кормили? – мрачным тоном обратился он к Грачонку, смущенно топчущейся возле стола.

Она кивнула.

– Хорошо, тогда я ненадолго уйду. Пока меня нет, оставайся в келье. Скоро начнёт темнеть.

Грачонок хотела было что-то ему поведать, но вдруг огорченно поникла. Не будь Мизгирь в этот момент захвачен врасплох собственным бессилием, он наверняка бы вынудил себя расспросить Грачонка о её выраженном поведении. Но в итоге он счёл, что юница просто хотела воспользоваться ночным горшком без свидетеля, и теперь ей не терпелось дождаться, когда он уйдёт.