Но в самую последнюю секунду, перед тем как мое подсознание окончательно одержало верх над моим сознанием, я отчетливо ощутил, что именно с этого самого дня, с этого самого момента моя жизнь кардинально изменится и все повернется к лучшему.

И будет яркое лимонно-желтое солнце в окне и веселый игривый ветер в приоткрытой форточке, и прогулки по вечерней Москве с разглядыванием фасадов старинных зданий, и дурашливые друзья дразнящие меня “толстопузом” или “пончиком”, или кем-нибудь еще, и пикники на зеленой сочной траве у кого-нибудь на даче и даже совсем взрослые поцелуи с настоящей взаправдашней девушкой, которая меня несомненно полюбит так же сильно, как и я ее, и все будет так хорошо, как никогда раньше не было…

За секунду до засыпания, вслушиваясь в прекрасные голоса виллисс, я вдруг понял, что именно с этого дня начну выздоравливать и совершенно точно уже со следующего утра пойду на поправку и это понимание сделало меня вдруг таким счастливым, каким я не был даже в самые безоблачные годы своего беззаботного детства. И еще я решил, что во что бы то ни стало завтра вечером снова заведу эту чудную музыкальную шкатулку с поющими балеринками, чтобы в очередной раз насладиться их маленьким спектаклем, дарующим мне забвение…

…Все-таки хорошая вещь этот самый “Лахезис”…

Какая же ты все-таки сволочь! Если собрать всех самых гадких и отвратительных людей на свете, ты станешь достойнейшим украшением коллекции гадов, подонков и наглецов, которых только можно найти по всем закоулкам вселенной, если скрести по самым грязным ее сусекам. Никогда не встречала никого более отвратительного, чем ты! Ведь начиная кончиками ногтей, заканчивая кончиками твоей дегенеративной бороды, ты пропитан любовью к самому себе и пренебрежением ко всем остальным настолько сильно, что этим смрадом от тебя веет за километр, приблизительно так же, как после того, как ты выливаешь на себя литр своего любимейшего парфюмчика.

Я ненавижу тебя! Ненавижу, как только можно ненавидеть живое существо, да и неживое тоже! Если бы не моя набожность и нежелание гореть в самой сердцевине ада, то я наверное прокляла бы тебя самыми последними словами и пожелала бы тебе исходить кровавыми язвами, гнойными струпьями, разлагаться на ходу, чтобы от тебя отваливались куски твоей поганой плоти, чтобы на твоей голове не осталось ни единого волоса, а во рту не нашлось бы ни одного зуба, который бы не болел. Но так как во мне все еще остался страх перед гиеной огненной, в которой я рано или поздно окажусь, мне совершенно не хочется приближать свои собственные мучения, ради того, чтобы насладиться пожеланием тебе подобного.

…Как назло в самый последний момент меня заклинило и я поняла, что патроны в обойме кончились, только когда рука предательски затекла, а пистолет оглушил меня своими пустыми бесплодными щелчками и комната, некогда кричащая выстрелами, мгновенно замолкла и онемела, как лишенная голоса Иерихонская труба… Вылупив на свет остекленевшие, будто бы покрытые лаком глаза, я почувствовала, что не могу моргать, веки меня тоже не слушаются, и в следующую секунду дикая боль пронзила мои глазные яблоки, и только навернувшиеся от отчаяния слезы, смогли омыть мои пересохшие радужки, защитив их от гибельного высыхания… Опустив руку, я еще некоторое время постояла в идиотском оцепенении, не в силах соединить один конец мысли с другим, будто бы в моей голове оборвалась некая очень тонкая, но очень важная нить и только когда моя вынужденная кататония закончилась, я, в первую очередь, обратила внимание на свою новую розовую кофточку… Черт! Она была абсолютно испорчена....