– Мне это вовсе не кажется хорошим аргументом, – ответил Губерт Итд. Когда-то ему часто приходилось вести подобные споры. Он не был молод и не считал себя человеком передовых взглядов, но в этих вещах разбирался. – Это все равно, что говорить людям: все, что вы делаете со своими вещами, приводит к худшим результатам, чем если бы вы делали всякие глупости и давали рынку право отсеять хорошие идеи от…

– Думаешь, кто-то еще верит в эту чушь? Знаешь, почему люди, которым нужна мебель, просто не взломают дверь в этот цех? Это не ортодоксально с рыночной точки зрения.

– Конечно нет. Это просто страх.

– И у них есть все основания, чтобы бояться. В этом мире все устроено так: если ты не добился успеха, то ты полный неудачник. Если ты не забрался на вершину, то валяешься в самом низу. А если ты находишься где-то между, то просто висишь, вцепившись ногтями в надежде, что сможешь перехватиться получше, прежде чем тебя оставят последние силы. Все, кто еле держатся, просто боятся ослабить хватку. Все, кто внизу, слишком устали, чтобы карабкаться наверх. А что же люди наверху? Это те, чье существование зависит от того, чтобы все оставалось без изменений.

– Ну и как ты называешь эту свою философию? Пост-страх?

Она пожала плечами:

– Без разницы. Названий хватает. Ни одно из них не имеет значения. А вот это имеет, – она показала на танцующих и на кровати. Станки другого конвейера включились и начали производить складные стулья и столы.

– Как насчет «коммунизма»?

– Что насчет «коммунизма»?

– Это символ, от которого веет историей. Вы могли бы быть «коммунистами».

Она помахала перед его лицом своей бородой.

– Коммунистический праздник. Она не делает нас «коммунистами», во всяком случае не больше, чем День рождения делает нас «деньрождистами». Коммунизм – это интересное занятие, в котором я не хочу участвовать.

Лестница начала лязгать, а помост завибрировал, как камертон. Они глянули через край как раз в тот момент, когда показалась голова Сета.

– Привет голубкам! – он был весь взмокший и дрожал под воздействием чего-то явно волнующего. Губерт Итд схватил его, чтобы тот не кувырнулся через перила. По лестнице поднялся еще один человек – один из трех бородачей, которых они встретили рядом с пивным краном.

– Привет-привет! – Казалось, он тоже был под кайфом, однако Губерт Итд не мог определить это на глаз.

– Вот тот парень, – сказал Сет. – Парень с именами.

– Ты Итакдалее, – сказал новый знакомый, широко расставив руки, как будто хотел обнять брата, которого не видел целую вечность, – а меня зовут Бильям. – Он одарил Губерта Итд долгим объятием пьяного человека. Губерт Итд время от времени встречался с парнями, считал себя открытым для таких отношений, однако Бильям, помимо прекрасных косых глаз, был не в его вкусе и в любом случае слишком обдолбанным. Губерт Итд решительно отстранил его от себя, не без помощи девушки.

– Бильям, – сказала она, – чем вы вдвоем так накидались?

Бильям и Сет посмотрели друг на друга и истерично захихикали.

Она игриво толкнула Бильяма, так что тот отпрыгнул и оступился, закачав ногой над помостом.

– Ага, мета, – сказала она. – Или что-то в этом роде.

Он слышал об этом наркотике, позволяющем иронично и отстраненно взглянуть на окружающие вещи – этакий сиюминутный наркотический экстаз. Конспирологи считали, что его применение стало чересчур распространенным, чтобы быть простой случайностью, говорили, что этот наркотик специально распространяли, чтобы смягчить население, избавить его от ощущения скудности своего существования. Во времена его молодости, восемь лет назад, это средство называлось «Здесь и сейчас». Его давали аудиторам исходного кода и пилотам дронов