- Вернуть типографию, которую вы обманом купили месяц назад? - с издевкой произношу я.

Его глаза темные, выражение лица мрачное.

- Это бизнес, Лиля. Твой отец...

Закрываю уши ладонями и быстро мотаю головой.

- Не смей говорить о моем отце! - обрываю я Алекса. - Если ты действительно хочешь помочь - уходи, - говорю я глухо. Мой голос срывается и внезапно я чувствую, как на меня наваливается усталость: - Просто уходи. Я не хочу, чтобы тебя здесь видели. Кирилл в зале. Еще одной сцены я просто не выдержу.

На мгновение его суровое лицо смягчается. В серых глазах вновь появляется обманчивая теплота.

- Мне действительно жаль, Лиля. Поверь мне.

Меня поражает его самонадеянность. Поверить ему? Почему я должна ему верить?

Внезапно он протягивает руку и с неожиданной нежностью кончиками пальцев гладит мою щеку. Фамильярность Алекса не знает границ. Он вновь бесцеремонно нарушает границы моего личного пространства, но тепло его пальцев дарит странное успокоение. Чувствую себя кошкой, которая хочет потереться о ласковую ладонь.

Должно быть, я просто спятила.

Стискиваю челюсти, чтобы грязно не выругаться, но еще до того, как успеваю оттолкнуть его руку, он опускает ее и уходит.

Кухня пуста. Мое сердце колотится. И только разлитый в воздухе запах одеколона Алекса убеждает меня, что все случившееся мне не приснилось.

3. Глава 2

- Мне нужно, чтобы ты подписала несколько бумаг до того, как я уйду в офис, - говорит Кирилл, допивая свой кофе.

Я киваю, рассеянно помешивая овсянку в тарелке, и смотрю в окно. Солнце светит. Птицы поют. И деревья у нас в саду уже совсем зеленые.

- Это срочно, Лиля, - добавляет брат, вставая из-за стола. - Заканчивай и приходи.

Кухня опустела, а я еще несколько минут таращусь в окно: думаю о том, как я могла не заметить, что пришла весна.

Кладу ложку каши в рот и выплевываю обратно в тарелку. Овсянка давно остыла и превратилась в противную скользкую массу, которой можно кирпичи на стройке склеивать. Выкидываю ее в ведро, ставлю грязную тарелку в раковину и послушно плетусь в кабинет. Раньше его занимал папа, а теперь облюбовал брат, которому очень нравится строить из себя большого босса. Я не против – только бы ко мне не лез.

Отношения у нас с Кириллом никогда не были безоблачными. Сейчас подавно. Он пытается меня строить, я его посылаю. Я считаю его самовлюбленным гавнюком, но это не мешает мне признавать, что он, кажется, действительно старается не спустить отцовский бизнес в трубу.

Через неделю после похорон мы с ним вступили в наследство, так что Кир теперь – главный в группе компаний «РусПринт». Управляет и моей, и своей долей. Уходит рано, приходит поздно. В выходные торчит в кабинете. Даже девок своих перестал таскать в дом, хотя возможностей для этого сейчас куда больше, чем раньше.

Мамы и папы нет уже больше двух месяцев. При мысли об этом болезненно сжимается сердце. Время идет, а дыра в моей груди продолжает кровоточить.

Захожу в кабинет и морщусь, как от удара под дых. Находиться здесь тяжело. Кирилл не вяжется со всей этой обстановкой. Отца не хватает до воя.

- Вот, – брат пододвигает на край стола несколько отпечатанных на принтере листков.

- Что тут? – вяло интересуюсь я.

- Закупка новых станков, - поясняет он. - Нужна твоя подпись.

Беру ручку и, не читая, ставлю свои закорючки на трех страницах. Я теперь вице-президент – упражняться в письме такого рода приходится часто.

Собираюсь уходить, но Кирилл нравоучительно цедит:

- Ты универ заканчивать собираешься? Я устал прикрывать твою задницу. Декан по старой дружбе с отцом регулярно названивает мне, чтобы узнать, как твои дела. Не хочешь учиться – возьми академ. Только избавь меня от этого дерьма.