— А с х*ра ли ему твоим стать? — упираюсь ладошкой в крепкую грудь зверя, пытаясь его оттолкнуть.

В другой руке у меня пуля, которую я достала из бедра Лихого, и если надо будет, припечатаю её к голому плечу его наглого «братана». Это точно впечатлит Горыныча. Пуля-то непростая. И пора бы, но меня будто парализовало. Мгновение, и я оказываюсь прижатой к деревянной стене сарая. Дыхание перехватывает, голова кругом, а чувства, которые испытываю от близости крепкого горячего тела оборотня, сводят меня с ума.

— Ты ничего такая, мурка, — в низком голосе Горыныча дребезжит хрипотца.

— Я, конечно, люблю животных, — почти касаюсь носом волчьей груди, — но не до такой степени, — цежу зло.

— Дикая мурка, — дыхание хищника, обжигает мою макушку. — Мне нравится.

Видимо, чтобы не нравиться Горынычу, надо быть домашней кисой. Жаль, что я не она.

— Пусти ты! — пытаюсь оттолкнуть настырного наглого оборотня, но силы неравны.

Его руки у меня на бёдрах — мнут джинсовую юбку, бесстыже лапают бёдра. У меня между ног становится горячо и влажно, а пульсация внизу живота набирает обороты. Опасно до беспредела!

— Моей будешь, мурка, — хрипит мне на ухо разгорячённый волк.

Щаз!

Наглое заявление оборотня мигом приводит меня в чувства. Разжимаю кулак и прикладываю пулю к груди Горыныча.

— Твою мать! — зверь почти воет от боли.

Теперь я свободна от тисков и спешу отойти подальше от перевозбуждённого маньяка.

— Козёл… — шиплю и, быстро подняв пулю с земли, прячу её в карман джинсовой юбки.

— Мурка, ты озверела?! — Горыныч трёт обожжённый грудак и таращит на меня жёлто-зелёные глаза.

— И не «муркай» мне. Понял?! — гордо вздёргиваю подбородок, хоть меня и трясёт.

— Бешеная, — теперь хищник выглядит обиженным. — Я плохого не хотел…

Ага, я сразу это поняла!

Бегу мимо обезвреженного маньяка в вагончик. Хватаю дежурный чемодан и топаю на выход. Но у порога останавливаюсь. Взгляд назад — на окровавленного волка. Дышит мерно, сопит. Мне его жаль. Намучился зверюга. Хотя кто знает, может, в человеческой ипостаси Лихой такой же, как его «братишка», и не стоит ему сочувствовать. Моя любовь к животным на оборотней не распространяется. Но всё равно жалко пушистого…

— Поправляйся, — шепчу спящему волку и выхожу на улицу.

Горыныч сидит на деревянной чурке у той самой стены сарая, к которой недавно меня прижимал. Он курит и с прищуром смотрит на меня. Так и хочется спросить — добавить тебе, паразит? Но я не спрашиваю, быстрым шагом иду к калитке. Надо валить.

Горыныч не препятствует моему уходу по-английски, и как только я оказываюсь за пределами дачного участка, с души падает нехилый такой булыжник. По дороге, поднимая пыль, мчится чёрный «Мерин» Иваныча.

— Поехали отсюда, — командую другу, оказавшись в машине.

— Что за кипиш? — Иваныч не спешит уезжать. — Случилось чего?

— Ничего. Волка я починила. Если ещё раз пулю не выхватит, то жить будет долго и счастливо, — тараторю. — Поехали в город.

— Надо к пацанам заглянуть. Перетереть, — Миша глушит мотор.

— Ясно. Тогда я пешком пройдусь, — дёргаю рычаг на двери.

— Стоять! — друг ловит меня за локоть. — Тома, какого хрена?

— Вот и я хочу у тебя спросить, Миша, — смотрю на него со всей накопившейся злостью, — какого хрена, а?! Привёз меня не пойми куда — к оборотням, а сам свалил!

— Испугалась?

— Нет, — фыркаю. — Короче, или ты везёшь меня домой, или я иду пешком.

Ультиматум действует. Иваныч ворчит, но заводит «Мерина».

3. Глава 2

До самого моего дома Миша молчит. Он даже музыку в машине не включил. И я молчу. Жду, когда извинится.

— Том, ну чо ты? — Миша паркуется у подъезда.