– Как это – "забирать"? – возмущался папа, расхаживая туда-сюда по комнате, – ты что, даже не обсудишь это с нами?!

Мама сидела в кресле, поджав ноги, и молчала. Сама-то она считала, что обсуждать нечего, но мужу не перечила, он должен был дойти до этого путем своих извилистых размышлений.

– Саша, курортные романы редко заканчиваются свадьбами, – продолжал папа, – подумай о Дане! Ему придется менять школу! И еще, где ты там собираешься работать? Это Москва! Там, таких как ты, пучок – пять рублей в базарный день! Или ты намерена выйти замуж и начать конвейерно рожать детей?

Папа еще много чего говорил, но суть его измышлений была ясна как божий день – уезжать никак нельзя. Саша понимала его тревоги. Родители всегда были рядом. Когда случилась та авария, они чуть с ума не сошли от переживаний за нее. И она бы без них не справилась. Да и вообще, родители были неотъемлемой частью ее жизни.

Устав аргументировать, отец рухнул на стул и вперился глазами в мать.

– Марина, а ты чего молчишь?!

Мама улыбнулась, выбралась из кресла, сходила на кухню и принесла стакан воды. Протянув его отцу, она разжала кулачок другой руки, на которой лежали две желтые таблетки. Отец без вопросов закинул таблетки в рот, запил, со стуком поставил стакан и снова уставился на жену.

– Паш, не горячись! – мама говорила негромко, но от звука ее голоса папа заметно расслабился.

– Саша – девочка взрослая, неглупая, – продолжила мама, – и она имеет полное право устраивать свою жизнь.

– Но для этого совсем необязательно уезжать, – перебил отец.

– Пусть съездит, посмотрит, – говорила мама. Из ее уст это звучало так, будто Саша собиралась на ознакомительную экскурсию. Мама намеренно не упоминала, что их дочь собирается переехать к мужчине насовсем.

– Тем более, мы знаем этого мальчика, – добавила она. Саша улыбнулась. Для мамы будет сюрпризом, как изменился мальчик.

Отец беспокойно скрипнул стулом, но слушал, что говорила жена. Он всегда слушал ее, Саше казалось, что мама речью могла усмирить кого угодно. Удивительная способность, жаль, что она не передалась ей генетически.

– Сашенька, принеси альбом, – попросила мама.

Саша достала из глубины книжных полок толстый фотоальбом в как-бы-кожаном переплете с ее младенческой фотографией на обложке. Пухлая улыбающаяся девочка в косынке смотрела со снимка. Как мило. Они открыли альбом, и, словно в первый раз, начали рассматривать черно-белые фотографии. Вот Сашеньке месяц. Папа сам снимал. Фотография темная. На столе, застеленном ватным одеялом и байковой пеленкой, лежит голенькая малышка в чепчике. Что за мода, фотографировать голых детей?! Потом шли фото в три месяца, в полгода. У мамы на руках, у папы на руках, а вот у бабушки Кати, царствие ей Небесное, хорошая была бабушка. Есть даже фотографии с дедом Степаном, Саша его не помнила, дед умер рано. Потом пошли цветные изображения. Саша-первоклассница, с гипюровыми бантами и букетом. А вот общее фото – двадцать семь маленьких детей, кое-как построенных в три рядка, а за их спинами учительница с табличкой "1А". Саша в первом ряду, ножки в "третьей позиции", в руках цветы, вымученная улыбка. А где же Толмачев? А, вот он! Сбоку, во втором ряду, вне поля зрения Таисии Михайловны. И, конечно, занят своими делами. Даже в объектив не смотрит. Маленький, смешной.

Саша улыбнулась и ткнула пальцем в Васину фигурку. Мама улыбнулась в ответ. Отец не улыбнулся. Они продолжили листать, просматривая школьный период. На ежегодных "А-четыре" фото, весь класс. Можно проследить, как меняются и растут дети. Саша вытянулась к концу третьего класса. И вот она уже не в первом ряду, а в третьем, за спиной у учительницы. А Толмачев все там же, сбоку. То с левого, то с правого. В восьмом классе Саша начала превращаться в девушку. Она помнила этот период. Ей казалось, что у нее слишком быстро растет ступня. Буквально за полгода мама два раза покупала новую обувь – старая становилась мала. Саша плакала, боялась, что нога вырастет как у папы, сорок третьего размера. Но, на тридцать седьмом она так и остановилась, навсегда. Зато упало зрение, и тут уже плакала мама. Первые очки были ужасны на вид. Саша упорно не носила их, отчего стала хуже учиться. Классная руководительница вызвала маму, долго беседовала. Сашу пересадили за первую парту к мелкому и беспокойному Ваське Толмачеву. И тут она поняла, насколько спокойна была ее жизнь до сих пор. Толмачев постоянно что-то бубнил ей в ухо, пытался списывать, тыкал в бок, ставил локоть на упавшую на парту косу. Саша жаловалась, Толмачева ругали, Толмачев привычно извинялся, и все начиналось сначала.