Главным же препятствием во взаимоотношениях стала саркастическая ухмылка отца, когда Эдик имел глупость поделиться с ним своим сокровенным замыслом.

Эдик хотел написать роман.

Очень.

У него даже был замысел футурологической антиутопии. Представьте – люди на земле все больше оказываются втянуты в переписку, обмен фоточками и прочие коммуникации через глобальную сеть, а в реальности встречаются все реже. Население земли начинает потихоньку сокращаться. По сети можно сделать почти все и даже заняться виртуальным сексом к совершенному удовлетворению всех участников, но только не зачать.

Людей все меньше, города и целые регионы приходят в запустение. Останавливаются фабрики и заводы, зарастают поля, носороги ходят по городским улицам. В финале романа остается несколько переписывающихся по сети людей на разных сторонах глобуса, которые уже не могут друг до друга добраться, потому что нет транспорта. Один за другим умирают и они, гаснут огонечки их ip-адресов на карте. В конце остается безлюдная Земля, над которой несутся в вечном своем усердии спутники связи, дающие глобальное, но никому теперь уже не нужное покрытие.

Финал Эдику очень нравился – трогал его до слез и вызывал катарсис. В такие моменты Эдик мысленно видел себя реющим в поднебесье, над запрокинутыми вверх лицами людей, наподобие унесенной ветром простыни. Оттуда, с высоты, Эдик скромно, но достойно улыбался человечеству, благодарящему его за предупреждение. Чувствовал он себя при этом замечательно – был счастлив соразмерно собственному творческому и интеллектуальному потенциалу, как он сам его оценивал.

Начало романа нравилось Эдику меньше, потому что он никак не мог его придумать. Однако он всерьез собирался начать. Вот-вот.

Когда Анатолий Антонович услышал об этом случайно за ужином, он даже ничего не сказал. Лицо, однако, у него непроизвольно сделалось такое, что Эдик и без слов все понял. На узенькую, но самую манящую тропинку в его мысленной картине с грохотом пал самый увесистый бетонный блок. Ощущения у Эдика были такие, будто душа его была хвостом, который этим блоком придавили.

Впрочем, Анатолия Антоновича осуждать трудно, вы же помните в каких отношениях он был тогда с литературой?

С бетонными блоками Анатолий Антонович был в гораздо более близких отношениях. Когда четыре года тому назад к нему пришли люди из «Полностроя» и намекнули, что бетон для фундаментов в Экотауне лучше бы использовать подешевле, а сваи под здания забивать на метр пореже, он очень расстроился. И даже не потому что разницу в стоимости предлагалось почти полностью отдать «Полнострою».

– Может ведь рухнуть, – сказал он.

– А может и нет, – весомо возразили ему. – В проекте все с запасом было. Не закапывать же деньги в землю.

– Но я… – Анатолий не знал, как, не обидев солидных людей, выразить мысль о том, что ему не хочется быть крайним, если все же рухнет.

– Можем отдать контракт областным, – сказали ему многозначительно.

Подразумевалось, что после этого больше к нему обращаться не будут. А наоборот станут чинить препятствия. Анатолий промолчал, потому что «Полнострой» после долгой борьбы остался в городе единственным застройщиком.

– Все будет в порядке, – сказали ему и похлопали по плечу.

Это был момент, когда оказываешься на грани допустимого. Быть на грани довольно неудобно – как долго сидеть на узких перилах, которые врезаются в зад. И Анатолий Антонович начал ерзать, что с его комплекцией даже мысленно делать крайне затруднительно.

Шла бы речь об укладке асфальта на слабый грунт – вопроса бы не возникло. Ну просядет покрытие, и что? Машины яму объедут, а потом и залатать можно. Или остановка автобусная упадет из-за ржавого каркаса – заменить дешевле, чем ставить ее как надо. Но жилые здания?