Здесь становится ясно, что учение о богопознании св. Григория Паламы одновременно является учением о благодати. Для Варлаама Калабрийского все, что не есть Бог в Его сущности, – все есть творение. Поэтому и благодать для него – это gratia creata («тварная благодать»). А для св. Григория Паламы благодать не есть ни сам Бог в Его сущности, ни творение, а именно ενέργεια Божия, идентичная Его свету, – она Божественна, но существом Бога не является. Эта благодать делает возможной причастность к Богу, хотя Бог от этого не поступает во власть человека.
Учение св. Григория Паламы было принято на соборах 1341 и 1351 гг., состоявшихся в Константинополе. На соборе 1368 г. Григорий Палама был причислен клику святых. Правда, константинопольские соборы XIV в. не имели статуса Вселенских соборов, тем не менее в Православии их значение обычно оценивается чрезвычайно высоко. С другой стороны, сербский богослов Димитрие Димитриевич (Димитрще Димитрщевий)[118] в восьмидесятых годах XX в. подчеркнул, что эти соборы – всего лишь поместные, и выступил против признания паламизма учением, обязательным для Православия. Подобные голоса, однако, следует считать частными суждениями – они не отражают мнения, господствующего в Православной Церкви.
Сказанное справедливо по отношению к современному православному богословию. А школьное богословие прежних лет, напротив, хотя и принимало высказывания Дионисия Ареопагита относительно непознаваемой сущности Бога, все же не подверглось влиянию апофатического богословия Ареопагита, тем более в той форме, которую ему придал св. Григорий Палама. Так, митрополит Макарий (Булгаков) писал об этом следующее: «Все учение свое о Боге в символе веры православная Церковь начинает словом “верую”, и первый догмат, какой она хочет внушить нам, состоит в следующем: “Бог непостижим для человеческого разума; люди могут познавать Его лишь отчасти – столько, сколько Он Сам благоволил открыть Себя для их веры и благочестия”»[119]. В примечании к этому приведена выписка из «Исповедания православной веры» митрополита Петра Могилы: «Что есть Бог в существе, того не может знать ни одна тварь не только видимая, но и невидимая, т. е. ни самые ангелы; поелику совершенно нет никакого сравнения между Творцом и тварью»[120]. Краткий фрагмент о богопознании митрополит Макарий заключает выпиской из Изложения православной веры св. Иоанна Дамаскина:
Божество неизреченно и непостижимо. Ибо никтоже знает Отца, токмо Сын, ни Сына, токмо Отец (Мф 11:27). Так же и Дух Святый ведает Божие, подобно как дух человеческий знает то, что в человеке (1 Кор 2:11). Кроме же первого и блаженного Существа никто никогда не познал Бога, разве кому открыл сам Бог, – никто, не только из человеков, но даже из премирных сил, из херувимов и серафимов[121].
Здесь бросается в глаза, что хотя речь и идет об основном вопросе богословия Григория Паламы, тем не менее не упоминается его имя и не употребляется его терминология. Митрополит Макарий, правда, пишет, что Бог «открыл все, что знать нам полезно, и умолчал о том, чего не можем вместить»[122]. Но когда говорится о непознаваемой сущности Божией, термин «энергия» отсутствует полностью. Точно также изложен вопрос в «Догматике» Христоса Андруцоса[123].
Несмотря на совсем другую содержательную установку, в «Православной догматике» Думитру Станилое мы все же видим построение, зависящее от образцов православного школьного богословия, особенно от «Догматики» Христоса Андруцоса. Это привело к тому, что и у Станилое отсутствует изложение учения св. Григория Паламы об энергиях, хотя роль апофатического богословия он всячески подчеркивает. Учение о свойствах Божиих поначалу у Станилое представляется совсем традиционным, автор, как обычно бывает, перечисляет отдельные Божии свойства, такие как всемогущество, бесконечность, вечность, благость, а затем указывает, что Бог превосходит все эти понятия и что важно «понять, что по ту сторону всегда нового богатства, постигаемого нами, есть источник, из которого это богатство вытекает, а он-то лежит за пределами нашего опыта»