Словно прочитав мысли, Трубецкой подмигнул мне, мол, потом, а затем вернул свой взгляд на товарищей.

– Предлагаю убрать на время все обсуждения и вернуться к главному. Ногайцы прямо над нами, и надо немедленно их увезти отсюда. Желательно нанести урон, взять кого-то в плен, постарайтесь убить не всех. Но серьёзно ранить никто не запрещал!

– Но у нас и плана нет! – возразил Морозов.

Глаза Андрея Васильевича сверкнули опасным огоньком, всё больше и больше я стал всматриваться в его черты и удивляться характеру.

– План есть всегда, мой друг! – он достал карту из внутреннего кармана одежды. – Мы разобьёмся на двойки и окружим этих ворюг со всех сторон. Итак, дуэты: Воротынский и Шереметев, Нагой и Пушкин, Горбатый-Шуйский и Морозов. Ну и, собственно, Трубецкой и Рыков.

Мою новоиспечённую фамилию он отчеканил с особым удовольствием.

– Возражения?

Все отрицательно покачали головой.

Пёс громко зевнул.

– Ах да, Резвый участвует во всех двойках одновременно, – ухмыльнулся Трубецкой. – Но большую часть времени находится с нашей двойкой или же в одиночку.

Боярин разложил карту на небольшой пенёк и начал водить по ней пальцем, параллельно объясняя, кто где стоит. План был прост: каждый из кучек расходится на позиции и по команде выхватывает из толпы по одному ногайцу. Вновь команда, и вновь то же действие. Далее все выходят из укрытия и разбираются с остальными врагами.

– Итак, атаки будут выполнены на слово «шах», а затем – «мат». Это ровно два похищения, – объявил Трубецкой. – Вперёд, орлы!

– Вперёд! – воскликнули все в унисон.

Далее мы по двойкам вылезли из убежища. Открывали строй Пушкин и Нагой, замыкали мы с Трубецким и Резвым.

Верный пёс ни на секунду не отходил от меня, и я, в очередной раз убедившись в правильности решения оставить его, которое мы приняли с Ивашкой, нежно улыбнулся дружку.

Как только мы вышли наружу, шум усилился. Лесная чаща больше не была такой тихой и спокойной, сейчас жизнь в ней, наоборот, бушевала самыми яркими красками: от тёмно-зелёного до сияющего белого, цвета звёзд.

Со стороны мы смотрелись как маленькие мыши, которые шустро, но тихо передвигают лапки. Цитируя одного суриката, наша походка выглядела так: шнырь, шмыг, дёрг!3

И вот Ногайцы находятся буквально в паре метров от нашей так называемой секты. Действуя по плану Трубецкого, мы разошлись по кустам и деревьям. Враги нас не видели, зато наш орлиный взор пристально бдел за ними.

Кто-то из ногайцев стоял, кто-то сидел и точил оружие, но все они находились в лесном кругу.

Андрей Васильевич посмотрел на меня боковым зрением, а затем одними губами спросил:

– Готов?

Я кратко кивнул и посмотрел на Резвого. Лапы уверенно впиваются в землю, хвост задран к верху, уши навострены. Настоящий охотничий пёс!

– Шах! – воскликнул Трубецкой, и я вместе с тремя товарищами выхватил из поля по одному врагу. – Мат! – вновь закричал он, не давая опомниться ногайцам. Теперь уже их четвёрка воровала новую партию, пока мы разбирались со старой.

Мне достался достаточно агрессивный ногаец. У него в руках был острозаточенный осиновый кол, которым он норовил попасть в мою грудь. Но я сразу же выбил его из кулака и прижал руку врага к земле, сильно стискивая запястье. Тот, в свою очередь, зашипел и харкнул мне в лицо. Признаться честно, это было пиком…

Я в ту же секунду втащил ему по морде, оставляя пятно на весь глаз и задевая губу, из которой теперь сочилась алая кровь.

Резвый в это время, заметив атаку на своего хозяина, принёс в зубах тот самый кол, положил возле меня, а потом рванул на поляну к оставшимся ногайцам, чтобы навести шороху.