– Лариса… Я… знаю… Я живой…

– А какой же. Ясно, живой. Ты обещал рассказать постепенно…

И он, снова взяв её под руку, стал рассказывать по порядку.

Куча мусора была уже выше человеческого роста, а по площади расползлась почти до лощины, куда он в полузабытую дошкольную пору сигал зимами на ледянке. Это была забастовка Спецтранса. Длившаяся третью неделю.

Размахнувшись, он метнул наверх свой мешок. Пщ-щ-трх! – шорох нижележащего. Что-то лопнуло. Донеслось специфическое амбре. Назад, к подъезду. Кошка дворовая на своём месте сидит смирно. Уже который день. И не даётся погладить.

Вчера было точно то же, и позавчера. Какой нынче день и какого месяца – он вспоминал, только поглядев на комп. Ну да, зима от лета отличалась. В универ не надо. Как цифры на часах – цык-цык-цык, это уму непостижимо. Двадцать три двадцать.

Унитаз смывать не хочет. И за ночь не одумался. А хочется. Пришлось в полный… Ну, пока сантехников вызывают – лучше быть подальше.

Хлоп дверью. Кошка сидит. Со вчера, что ли? Неподвижно, как пластмассовая. Нет. Мигнула зелёными глазами. Ух, глазищи! Вот это спецэффект. Как будто две искры… две звезды… четырёхлучевых… А куда это…

Чёрно-белая кошка, тощая, зализанная, встала, выгнула спину, потянулась. По газону напрямик. Он шёл за ней, повторяя её движения, словно примагниченный. Хвост её был похож на бархатную колбаску, какой в доме культуры обносили место для оркестра в фойе. Лапы ступали по газону, филигранно выводя прихотливую синусоиду. Он понимал, что повторяет её движения, насколько это доступно для человека – повторять кошачьи движения, но словно бы со стороны понимал, не думая зачем. Как будто бы даже удавалось. И тут она распушила чинный домкультуровский хвост и со всех четырёх стрибанула на проезжую часть.

В таких случаях и подумать не успеваешь. Несмотря что не своя личная – так живая же! Выхватить из-под колёс! Кинулся за ней. Заполошный визг тормозов. Водительский мат. Кошка неслась наискось, почти паря над лиловеющим асфальтом. За ней. За ней. Канава! Ща удар! Нет… Невесомость. Кошка летела рядом. Вертикально. А он – горизонтально.

Когда остановилось падение? Будто тело перестало раздирать пространство собой, вторгаться в него. И пространство, сомкнувшись, объяв тело, облегчённо смолкло. Перед глазами был движущийся, мелькающий шум негромкого света, струившегося из ниоткуда в никуда. Тело тихо поворачивалось между огоньками, вспыхивавшими вокруг, там и сям.

Огоньки были зелёных, жёлтых и всех промежуточных оттенков. Тёплые и беззвучные. Они казались живыми, дышащими, переливались. Не лампы, не светодиоды, вообще не похоже ни на какой технический свет. И не звёзды – ведь звёзды не бывают внизу. Разве что отражаются в луже… Как подумал про лужу – словно жёсткое и острое пронизало тело. Ой-й. Но зато разглядел, что ближайшая пара зелёных огоньков – это глаза, ниже которых есть нос. Собачий. В седоватой шерсти, с чёрной шагреневой нашлёпкой. Медленно протянул руку. Шевельнулись, запыхтели ноздри, внюхиваясь. Глаза моргнули. На кратчайший, почти неуследимый миг сделались как два маленьких зелёных солнца. Обрели лучистое сияние. И тут же смеркло. Или показалось… Дотянуться и погладить не удалось – видимо, собака подалась назад, отпрянула, здесь очень трудно было отследить движения и расстояния. Он сказал:

– Ууу… Дружо-ок…

То есть – хотел это сказать. Но не услышал своего голоса. А чей-то незнакомый:

– У! Дылда! Какой я дружок? Хы…

– Я не дылда. Я Аркадий. Вы где тут? Эй!

Он озирался, вертелся, и похоже было, что вертеться не получается. Темп вращения огоньков вокруг не ускорялся и не замедлялся. Это всё глаза? Собачьи, кошачьи? Давешняя кошка парила рядом и показывала лапой, прижимая её ко рту: тссс!