Не опоздать удалось, но учёба не шла. Всё стояла перед глазами розетка и синеватый ореол вокруг. Даже рискнула спросить – будем ли мы проходить розетки. Поморщившись, училка домохозяйства выдала:

– Мы не проходим, а изучаем. А тебя всё мимо проходит. Ручку в руки и записывать, а то к умотам сплавят!

Ну ясно. Глупо такое спрашивать. И правда, по умственно-отсталому. Еле досидела до конца уроков. Домой. Почти бежала между блоков. Мама говорила – между домов. Но по её выходило, что дома были другие. Там были «квартиры», где жили по одной семье. И коридор внутри квартиры. А не вдоль отсеков. В подъезд, в отсек, заглотить универпай, раскрыть тетрадку – и можно думать.

А интересно, он придёт снова?

О, придумала. Зывник… «Э». Нет тока в розетке. Минут через десять – стук в дверь.

– Ну, показывай свою розетку… – и разматываются из сумки провода.

– Да ну, ерунда, всё тут есть! А-а, корона? Искрит ночью?

Как у фокусников в сете-шоу, вылетают щипцы, отвёртки, рулончик вроде пластыря – множество интересных вещей. Винтик. Потроха розетки. Железки и провода, заурядь.

– А туда может кто-нибудь уйти?

Хохот.

– А Аркадий? – выпаливает она вдруг.

– Нн-у, т-ты… – собеседник осекается. Смотрит пристально. – Эт-т-то ты вызов сд-делала, чтоб… Явился? Ну, меня здесь не было! П-подыхать – без меня! – и хлопок двери.

Арик – это Аркадий. Она видела Аркадия. Говорила с ним.

Но она же ещё жива. Вот что! Голубнуть Юрию Леонидычу! Набрала: «Здрст ск. время прошло от разг. с тем челом про Аркадия до нашей встречи извин. за бесп». Голубь полетел. Темнело. Мама, Неонила и Маринка ввалились разом. Маринка не стояла на ногах, хныкала.

– Ффу! Кто с детьми, вон чо давали! По три на ребёнка. Так что одна ваша, – и показала банку с концентрированным молоком. – А ишшо вот! – и Неонила ткнула коленкой в толстый мешок. У мамы был такой же.

– Овсянка, – подхватила мама. – Давай помогай!

И опять ночь, и опять за стеной, в коридоре, шарят ладони. Изо всех сил старалась не засыпать, смотреть в одну точку – в розетку. Но перед глазами мельтешили точки и чёрточки. Перешли в синеватое сияние. А сияние сгустилось в фигуру вчерашнего гостя.

– Привет, Арик, – поздоровалась она первой.

– Привет, – отозвался он.

Лариса могла бы поклясться, что – удивлённо.

– Ты в розетку вошёл? А днём где прячешься?

– Я не прячусь. Я иду туда… ну, в общем, там живёт кошка.

Кошка. Во дела. Мама вспоминала, что раньше в квартирах кого только не водилось. Кошки, собаки, птицы, даже тропические. Рыб держали в огромных банках с водой и травой! Называлось – «аквариум». Как раз из-за всей этой неконтролируемой живности, из-за грязи, из-за мусора и пришлось бросить те дома и перейти в блоки. Чтоб не вышло эпидемии.

– У нас в городке есть кошка? – спросила Лариса чуть не в полный голос.

– Нет, это не у… нас… вас. Это… там. Слушай, а я сегодня первый раз за… столько… вспомнил, что она кошка… Мало слов помню. Я приходил, и кто-то падал… Без слов.

– Арик! – вскрикнула шёпотом. – Арик, а тебя полностью как?

– Аркадий… Ильич.

Словно кто схватил её за волосы, за все сразу – так резко они встали дыбом. Аркадий. Аркадий! АРКАДИЙ!!! Это он. Разве этим шутят. Не смешно! Это она сказала вслух.

Завозилась мама.

– Катись! – почти одними губами шепнула Лариса. – В другой раз договорим, только без плоских шуточек! До свидания!

Это он совсем не боится Аркадия, если так паясничает – представляется Аркадием…

Дилинь-дилинь-дилинь! Будильник в зывнике. Пора в школу.

Ох, да! Сегодня же обезрыб. Так говорили в шутку, потом прижилось как вполне официальное слово. Обязательные работы. Значит, надо не форму, а что-то таковское. Мамино словечко. В смысле похуже. Выбирать особо не из чего, ни у кого много вещей не живёт, в отсеке комоды-гардеробы пихать некуда. Ну, вот эту водолазку и штаны, чиненые-перечиненые после санобработок. Ранец не надо – это классно.