– Последнее время я не имел возможности всерьез заниматься изучением проблем современной словесности, – начал Петр Петрович важно, с оттенком деловитой решимости. – По-моему мнению, золотой век литературы уходит. В свое время известные нам виды искусств произросли на ниве религиозных обрядов, традиций, являлись производными религиозного культа и первоначально его обслуживали. Изобразительное искусство отпочковалось от храмовой живописи и иконописи, театральные постановки берут начало от сцен церковных мистерий, литература занималась толкованием библейских сюжетов на житейском уровне. Время шло, писатели перешли от нравоучений к развлечению читающего населения. Появилось многообразие жанров. Теперь у искусств, непосредственно воздействующих на сознание индивидуума, появляется серьезный конкурент, имя ему – научно-техническая революция. Человечество настойчиво направляет развитие науки на удовлетворение своих комплексов и прихотей. Научный процесс призван обслуживать эго конкретной особи. По большому счету, большинство более всего занимает собственное «я» и то впечатление, которое это «я» производит на среду. Не за горами эра, когда доступные технические средства позволят почти каждому подключаться к самому себе. Люди смогут без посторонней помощи моделировать ситуационные положения, при которых субъект будет испытывать необходимые только ему переживания, удовольствия. Отдельно взятая личность окажется и творцом продукта, и его потребителем. Человек замкнется на себя – никто иной не будет нужен в интеллектуальном плане. Так что вам, господа, скоро придется исследовать друг друга только ради самого исследования. – Гарин оборвал свою тарабарщину, шаловливый блеск пробивался из черных глаз.

Логика его высказывания не сразу дошла до мастеров пера.

Васт явно смутился, не ожидав от напыщенного примитива такой эскапады:

– Можно ли понимать вас в том смысле, что идея чистого искусства понятна современникам?

Взаимный антагонизм, пропитав воздух, делал невыносимым пребывание Гарина вблизи Васта.

– Можно, – зло отрезал инженер. – Но понятна ли эта идея ее проповедникам? – ядовито закончил он.

Публика была ошеломлена. Гарин, воспользовавшись замешательством, гордо покинул арену, чуть не отдавив ногу мрачноватому Борхесу.

В продолжение всей этой пустой для Петра Петровича беседы инженер замечал, что слева их кружок пожирало яростным взглядом бесполое поэтическое создание, словно бы занятое разговором с миловидной девицей. Не успел Гарин сделать и двух шагов, как перед ним нарисовалось неподдающееся идентификации существо:

– Я знаю кто вы…

– Меня знают многие, но кто вы?

– Моя фамилия Ральто, – сказало оно, слегка картавя. – Я состою в объединении «Боэдо».

Гарин нахмурился.

– Я слышал, вы хотите помочь издать сборник «флоридовцам»?

– Я ничего не хочу. А!.. вы тоже – писатель! – догадался инженер.

– Да. Послушайте, не делайте этого. Идея искусства ради искусства ведет человечество в тупик. Их гуру совершенные ничтожества. Бретон (23) выкрикивает квази-коммунистические лозунги на сходках своей сюрреалистической группы и гоняет кроткого Дали за билетами на «Броненосец «Потемкин». Сальвадор ни разу не смог их купить – он не знает, как это сделать. Вот до какого маразма доводят подобные идеи их создателей – что же ждет остальных? Полное оглупление!

– Позвольте узнать, что предлагают такие как вы? – Гарин презрительно смерил неопределенного человека.

– Искусство должно отражать жизнь реальных людей и служить обществу…

– Если вы надеетесь, что уговорите меня выпустить ваш сборник – не тратьте время. В утешение скажу, что и конкурентам вашим не дам ни цента.