Отойдя на второй план, инженер увлек в сторону обладательницу диадемы:

– Скажите, кто этот славный усопший?

– Кобель, – объяснила та со свойственным для многих полных особ смешком.

– Простите, мадам?

– Собака, пятилетний голубой дог. Удивительно слюнявое животное.

Предательский внутренний смех грозил вырваться наружу, Петр Петрович исполнил пародию на французский поклон, пустился бродить в поисках другого общества.

Высокий холл посольства, сверкая стеклом и металлом, вместил в себя разноплеменную публику, жаждущую праздника. Избыток официантов, умело справлявшихся с подносами, уставленных шеренгами высоких искрящихся бокалов, предотвращал суету. Настроение людей определялось ожиданием центрального действа приема – торжественного обеда.

Гарин проскользнул по холодному искусственному мрамору пола мимо сморщенного японского посла, высокомерно оберегавшего честь своего императора в небольшом окружении суровых сотрудников.

– А-а, мистер Лари, как хорошо, что вы здесь, – лукаво ухмыляясь, перехватил инженера самоуверенный тип, развязность коего выдавала в нем минимум отесанности. Гарин с трудом скрыл досаду. Короткие волосатые пальцы вцепились в лацканы его великолепного пиджака.

На прошлой неделе владелец крупнейшего аргентинского издательского дома Мигель Парс склонял Петра Петровича принять участие в финансировании безнадежного дела – на паях вложиться в издание сборника местного литературного объединения, называющегося, почему-то, «группа Флорида». Гарина никогда не занимали литературные страсти, тем более его никак не прельщала идея разместить в книгоиздание свой капитал.

– Позвольте представить вам наших мастеров слова: сеньор Васт, сеньор Лугонес, сеньор Борхес.

– Урхо Лари, – немного напряженно ответил Гарин, пряча холодный огонек под ресницами.

– Уважаемый Аргуэльо (22) как раз посвящает нас в таинства создания своей оригинальной строфики, развиваемой им в новой книге, – голос пройдохи Парса звучал подкупающе ласково.

– Я слышал, вы имеете отношение к литературе? – с вызывающим напором обратился к Гарину некто Васт.

– Это сильное преувеличение, – искусно маскируя отвращение, пытался увернуться инженер.

Не успели Гарину представить писательскую братию, как он почувствовал возрастающую неприязнь к господину Васту.

– Как называется ваше произведение? – Гарин повернулся корпусом к Лугонесу, стараясь таким приемом отвязаться от антипатичного Васта.

– Романсы Рио-Секо.

Инженер отметил, что в облике маститого автора явственно проступал недуг.

– Насколько я понял, вы экспериментируете со стихотворной формой? – Гарин сознательно подхватил литературный разговор с позиции любознательного невежды, чтобы подарить туземным знаменитостям чувство превосходства.

Общество снисходительно приняло гаринский вопрос за чистую монету. Лугонес продолжил весьма подробно и нудно развивать узкую творческую тему. Петр Петрович состроил подходящую мизансцене мину, а про себя стал повторять таблицу умножения на испанском языке.

«Девятью девять, восемьдесят один», – закончил с умножением инженер и вновь подключился к действительности. Его ожидало разочарование. Тоскливый монолог Лугонеса сменился оживленным диспутом, в разговоре появился накал, лица сочинителей выражали полный восторг.

– Позвольте узнать, как вы – рядовой читатель представляете себе дальнейшее развитие искусства слова? – Васт подбадривающе мигнул Гарину, похоже, он решил взять инженера под покровительство. Гарин, умевший скрывать свои истинные эмоции, теперь не был уверен, что прогрессирующее раздражение к Васту, излучаемое всеми порами его натуры, не станет угадываться окружающими.