Только одно и знает —
Нету пути назад.
1986 г.
Сентябрь
Так тихо. Осени оазис,
И одиночество не в тягость,
Где в бессюжетном сна рассказе
Теряет вес любая тяжесть.
Пусть рядом что-то происходит,
Но здесь нет места для событий,
Лишь шелест тысячи мелодий
Прядет невидимые нити.
1986г.
Еще вместе
Пропеты гимны, славословья
И вот, в предчувствии конца
Вновь обращаюсь к ней с любовью,
Читая «нет» ее лица.
Как я нашел ее! Но все же
И в глубине и в вышине
Нам были принципы дороже
Того, что словно светоснег,
Окутав скованные души,
Укрыв мучительную явь
Звенело счастьем: «Слушай, слушай,
Все ложь, а правда – ты и я»
Но светоснег вобрала нега,
И, не затронув нашу суть,
Он растворился в выси неба,
Как легкий дым, как млечный путь.
Тогда, опомнившись от ласки,
От сладкой дрожи, ярких снов,
Я понял: все, что было – сказка,
А сказке сбыться не дано.
Уж лучше на пути тернистом,
Цветы доверия сгубив,
Ждать снова милости Пречистой,
Теперь уж в муке возлюбив.
Как знать, быть может, канув в небыль,
Я осознаю лишь одно:
Мы не вросли в единый стебель
И каждый дал свое зерно.
1986 г.
Осенняя история
Ноябрь. Пустышка домино
(Лишь в проигрыше десять светит)
В бетонной клетке за окном
Косые, тоненькие плети
Стегают вымученный день
С каким-то нудным постоянством
За то, что нынче не у дел,
За грязь да сумрачное пьянство.
Что, мол, слыхали монолог
О прежней жизни забубенной,
Что быстро время унесло
Тот звонкий, светом напоенный.
Де мол – непризнанный талант,
Де мол – утраченная свежесть —
Знакомой песни вариант,
Старо, как рыжий на манеже!
Предлинный сумрака зевок
Сглотнул безликие останки
И псом пристроился у ног
Огромной царственной смуглянки,
Что, опустив вуаль из звезд,
Луж застеклила акварели
(Но вскоре локоны волос
Довольно зримо поседели).
Царила смоль, дышала тьма,
Но что-то белое кружило,
Ложилось пледом на дома,
Дорог запорошило жилы,
Чтоб вскоре в ясной новизне,
Откинув ночи покрывало,
День встал из праха. Падал снег,
А с ним и сказка оживала.
1986 г.
Зимняя история
Всего-то: снег да облака
И в белом мареве земля,
Но странной жизнью облекла
Подсветкой выстланная мгла
Шаги, созвучные следам,
Как полнозримые слова,
В стремленье значимость придать
Тому, что теплится едва
Я знаю: видимостью сна
Переиначит тишина
Сознанья трепетную ткань
По мановению платка,
Да вороненое крыло
Прочертит мутное стекло
Грядущим криком темноты,
Чтоб в черном пламени остыть.
Воздушной ваты густоту
Проглотит ночи пустота,
Чтоб карлик, жалок и сутул,
Не посягал на пьедестал,
Пусть до утра он юркнет в снег,
В сердцах обдумывая месть,
А там, забывшись в чутком сне,
Вдыхает световую взвесь.
Все это было столько раз,
Сюжет разучен по складам
Но там лишь слитки серебра,
А филигрань не воссоздать
1986 г.
Предчувствие конца
Кто знает, страсть ли то была,
Иль вспышка жажды материнства,
А нынче – теплая зола
И легкий пепел серебрится.
Но возлюбившему сквозь боль
Уйти сегодня тем труднее,
Чем чаще сердца перебой,
Чем губы сжатые бледнее.
1986 г.
Наркоз
«Прощай вьюг твоих приютство (М. Цветаева)
Только вьюг твоих приютство,
Наших душ несходство,
Цепи тяжкие банкротства
Заново куются.
На крыле любви носила,
Нежила два года,
А сегодня перекрыла
Вентиль кислорода
Как же так, неужто лучше,
(Ежели не ранен)
Жить и знать: к тебе подключен
Аппарат дыханья.
Я молю, метаю взоры
(Рот закрыла маска,
Сзади дверь, на окнах шторы,
Лампочка погасла).
– Душно мне! Открой же краны
Или, если поздно,
Дай дурманящей отравы,
Оглуши наркозом!
Не ответишь, не услышишь,
Не вернешь дыханье,
Ждешь чего-то, словно свыше
Ловишь указанье
Может просто сдернуть маску?
Не поднять руки мне —
Жду печальную развязку
В тягостном унынье.
1987 г.
Фиолетовые сумерки
Фиолетовые сумерки