Спасибо.

Андерс

Бери-Сент-Эдмундс

1 июня

Дорогой Андерс,

у меня никогда не было портфеля. А еще я никогда не носила на работу ланч, если, конечно, не считать бутерброды, которые я время от времени беру с собой в поля во время сбора урожая. Но ноутбук, например, у меня есть.

Вспоминаю Ваше письмо, датированное первыми числами мая. В нем Вы предположили, что после Вашего рассказа о супруге наша переписка продолжится в более радостном ключе. И что же? Вместо этого в ней стало больше печали. Вынуждена признаться, что Ваше последнее письмо растрогало меня до слез. Если я придумаю, что из обнаруженного на дне портфеля могло бы утешить Вас, то сразу отправлю это Вам. Будем считать, что эта вещь скользнула в конверт, стоило мне отвернуться. Впрочем, наверное, мне не стоило делиться с Вами этой милой идеей. Тогда это стало бы сюрпризом. Но я ведь могу вообще никогда не найти подходящего подарка, а даже если и найду, Вам он, вероятно, покажется не более чем случайным объектом, который по ошибке угодил в конверт, пока я писала письмо. Видите, я уже разговариваю с Вами так, словно Вы стоите рядом со мной).

Перехожу к радостным новостям. На прошлой неделе вышла замуж моя младшая дочь Мэри. Мы все нарядились и отправились в деревенскую церковь. Мэри, такую прекрасную в простом, но элегантном платье, провел по проходу ее отец, похожий на стог сена во взятом напрокат парадном костюме. Мэри вышла замуж за молодого человека из Литвы по имени Василий. Они познакомились, когда Василий заступил на работу в надворных строениях, которые мы переоборудовали под летние дачи. Жених тоже взял костюм напрокат и выглядел в нем как богемский принц, прибывший издалека за своей невестой. После церемонии мы отправились в местный отель, где было много еды (которую не пришлось готовить мне, и в этом было особенное удовольствие) и все произносили речи. День тянулся долго, приходилось ждать смены блюд, тосты не просто произносили один раз, их еще и переводили с одного языка на другой. К окончанию официальной части все члены моей семьи, кроме Мэри и меня, успели выпить больше, чем привыкли и чем пошло им на пользу. Литовцы пили значительно больше, чем мы, но делали это как-то более умело. Алкоголь превратил их угрюмость в радостную бодрость, а с нашей стороны многие, кто искренне радовался с утра, под воздействием напитков расчувствовались или начали вступать в споры. Тем не менее я с огромным удовольствием наблюдала за Мэри, которая выглядела такой счастливой.

Я никогда не думала, что она выйдет замуж. Не подумайте, я вовсе не имею в виду, что жизнь женщины может считаться полноценной, только когда она становится женой. Я с радостью приняла бы решение Мэри никогда не связывать себя узами брака. Просто всем нам нужен кто-то близкий. Кто-то, о ком можно заботиться и кто позаботится о нас. До тех пор, как Мэри познакомилась с Василием, она особенно ни с кем и не дружила. Для меня она остается загадкой. Впрочем, как и каждый из трех моих детей. Я хорошо справлялась, когда они были маленькими и беззащитными, когда нуждались в любви и заботе. Эдварду все это давалось очень тяжело, я же от природы любила обниматься, утешать, играть. Как только дети стали самодостаточными, я перестала понимать, как вести себя с ними. Они так безапелляционно стали сами собой, что я не чувствовала себя вправе диктовать им, как поступать, или даже давать советы. Я сама никогда не делала выбор (по крайней мере, правильный), так кто я такая, чтобы им указывать? На этом этапе их жизни Эдвард очень успешно вышел на первый план. Я бы сказала, он взял детей за руку и подвел к тем местам, в которых они в конечном счете и оказались, хотя в действительности этот процесс был куда более жестоким, чем я пытаюсь представить. Не в физическом смысле. Эдвард ни секунды не сомневался, что знает, какой путь подходит каждому из них наилучшим образом, и не оставлял им особого выбора, хотя дети в нем не особо-то и нуждались, и – вот те раз! – он оказывался прав. Все они в конце концов так или иначе остались на ферме и, кажется, только о том всю жизнь и мечтали.