– Понимаешь, дружище, мы сюда приехали работать, а не пить, – отвечал, широко улыбаясь, Шурик, – да и дисциплина есть дисциплина, попадись кто из нас пьяным, так командир сразу отправит домой без лишних разговоров.

– Да я бы на вашем месте, бляха муха, и вино пил, и дело делал, – не унимался и продолжал бубнить его собеседник, блуждая вдоль и поперёк по уникальной фразеологии русского языка.

А вездесущие сельские бабульки, у которых во всём этом были свои интересы, наблюдая за оживлением жизни в селе, поговаривали между собой:

– Гляди-ка, Матвевна, чаво деется-то! Весной, по всему, в селе черноволосые детки пойдут… Право слово, пойдут…

Видать, знали, что говорили, старые проказницы…

Азим завинтил пузырёк с одеколоном и бросил его в дорожную сумку с вещами, выглядывавшую из-под кровати, отправив следом туда же и зеркальце.

– Проблема у меня, Шурик, – продолжил он, – мне бы после танцев с Наташкой свинтить куда на природу, вот только Надю надо на вечер как-то пристроить… Она хорошая… только с Наташкой у меня усы дыбом… Ты же мне друг, Шурик? Давай я тебя с Надюхой познакомлю, займи её пару часов, потанцуй с ней, поговори о жизни… А хочешь, давай в гости к ней пойдём, принимает она хорошо… Понимаешь, Наташка ждёт…

– Да ну тебя с твоими шашнями, – отозвался Шурик, но, задумавшись на минутку, всё же согласился пойти на танцы. – Только бриться я всё равно не буду, – заявил он вослед своему согласию.

Когда-то давно Александр прочитал в одной умной книжке, что тот, кто хочет иметь хорошую бороду, поначалу кажется небритым. Прибыв месяц с небольшим назад сюда, в Тумановку, он вдруг обнаружил, что забыл взять с собой бритву и, пользуясь этим обстоятельством, решил проверить на деле истинность запомнившейся когда-то фразы, да и посмотреть на себя бородатого – вдруг к лицу. После этого решения прошли недели, растительность на его щеках и подбородке переросла этап щетины и густым покровом украсила названные части лица.

Украсила – это, конечно, сказано с преувеличением, Шурик сам себе бородатым не понравился, но, несмотря на это, решил всё-таки сохранить растительность на лице до возвращения домой дабы сфотографироваться на память в городском фотоателье, а то когда ещё доведётся…

Шурик достал из кармана расчёску, аккуратно приложился ею к обеим своим достаточно запущенным причёскам – на голове и лице – и уже через четверть часа был на клубной танцплощадке, где приплясывал в компании таких же, как он сам, молодых и бесшабашных мальчишек и девчонок.

– Надя, познакомься, – представил его Азим своей подружке, – наш начинающий поэт Александр, пишет героическую поэму про Тумановку, про её жителей и гостей, торжественно поклялся, что не сбреет бороды, пока не допишет… А знаешь, как он играет на гитаре? О-о-о, бывает, что вечером как ударит по струнам да как заведёт: «Яростный строй гита-а-р, яростный стройотря-а-д…», да так, что всем ребятам снова на объект бежать хочется.

– Ах-ха-ха, – хохотала Надежда, искря глазами.

– Слушай, а хочешь быть увековеченной в литературе? Шурик сейчас находится в стадии мучительных поисков музы и по совместительству главной героини своей будущей поэмы.

И уже к Александру:

– Шурик, вот тебе и героиня нетленного произведения, – приговаривал он, отплясывая, – а имя-то какое – Надежда! Название поэмы само напрашивается: «Надежда и Тумановка»! Нет, «Надежда и туман»! Нет, «Туманная надежда»… или «Надежда в тумане»!

– Так и до «Ёжика в тумане» недалеко, ах-ха-ха, – веселилась Надя.

– Слушай, а пригласи нас с поэтом к себе чайку попить, поэты тоже чай любят… А Шурик тебе стихи почитает.