Позапрошлой осенью она вышла замуж за парня с рыжей торчавшей ёжиком шевелюрой, жившего на соседней улицы, непоседу и шалопая, за того, кто первым предложил замужество – так было принято в этих краях. Выбор в женихах у тумановских девчонок был невелик: парни-ровесники кто уехал в город за удачей, кто оставался в сонной Тумановке и пил горькую, а кто за невнятную драку или угон мопеда жил уж который год много северней родных мест. Вот и слепила Надя своё личное из того, из чего получилось – не жизнь, а песня, одним словом…

Недолгим оказалось её замужество – суженого через пару месяцев не стало, он замёрз насмерть метельной зимней ночью на заснеженной улице под соседским забором после бурных хмельных посиделок с друзьями, не дойдя до дома всего несколько десятков шагов. Утром так и нашли его безнадёжно окоченевшим, заметив рыжую, почти красную прядь волос, ярким пятном пробившуюся из белизны сугроба наружу и через позёмку возвестившую о случившейся беде. Под Рождество едва познавшего жизнь мальчишку снесли на погост за околицу села, где и похоронили, закидав яму слежалыми комками мёрзлой земли.

На похоронах и поминках Надя почти не плакала, она молчаливо со всеми вместе брела на сельское кладбище, а потом сидела за столом на грубо сколоченной лавке, что-то пила и ела, ощущая в себе какое-то оцепенение от неожиданного и сурового прикосновения неумолимой судьбы. Детишек от этого мимолётного замужества у неё не случилось, так и жила она одна уже второй год в домике, что остался ей от матери, также преждевременно ушедшей из жизни с год назад.

Эту свою историю она рассказала Азиму в тот вечер, когда он остался у неё в первый раз.

– Ты знаешь, как много нужно наколоть дров на зиму?.. А колоть их некому, всё самой… А топор такой тяжёлый – тяжелей меня, а зима такая длинная – длинней вечности… и холодно… Морозы в этом году были такие, что яблони в садах помёрзли, – посвящала она его в свои житейские горести.

– Да, – соглашался Азим, – это плохо, когда холодно, в этом году у нас в Уруджикéнте по весне тоже были заморозки, снег даже выпал, как раз когда абрикосы зацвели – наш сад стоял белый-белый от цветов и от снега. Только тогда за ночь почти весь цвет осыпался и погиб будущий урожай.

– Аруджи… Уруджи…

– Уруджикент – моё родное селение! – пояснил с гордостью Азим.

– А абрикосы – какие они?..

Через неделю после приезда в Тумановку квартирьеров туда же прибыла и основная группа отряда, возглавляемая комиссаром, с Шуриком в числе прочих бойцов. Все ребята были полны сил и желания претворить эти силы в дело и сразу принялись за работу, плоды которой становились всё виднее день ото дня – на окраине села недалеко от дома Нади на новой улице бойко подрастали маленькие одноэтажные домики, воздвигаемые студентами методом кирпичной кладки в сочетании с керамзитобетонной заливкой в опалубку.

Надо отдать должное парням, они умели не только трудиться, но и отдыхать после трудового дня, благодаря чему в полусонном селе по вечерам стало вдруг шумно и как-то празднично, оживилась танцевальная площадка в сельском клубе, где заиграл магнитофон, а сельские девчонки по вечерам отплясывали там с приезжими студентами, одетыми в форменные куртки с эмблемой «ССО», предпочитая их немногим захаживавшим сюда своим ребятам, которые, впрочем, относились к происходившему на танцплощадке как-то с прохладцей, почти равнодушно. Судя по всему, их больше заботило другое:

– Я гляжу, парни, какие-то вы трезвенники, ёлы палы, – выговаривал какой-то раз Шурику один из местных, не очень твёрдо стоя на ногах.