Молча, он продолжал наблюдать, как Эрика пытается сказать что-то. Слова явно давались ей с трудом, она нервно теребила край одеяла, тяжело вздыхала и морщилась от боли в той или иной части тела. «У нее же не сломаны ребра?» – вдруг обеспокоенно подумал он и тут же себя одернул. Долгие годы жизни в одиночестве вдруг выливались желанием позаботиться о девушке, которую он знал всего пару дней. И это его напрягало – любое новое чувство, появлявшееся в душе, заставляло его испытывать дискомфорт и тревогу.

– Я не знаю, как сказать тебе это… Мне известно, почему ты оказался здесь, – эти слова, прозвучавшие из ее уст, заставили Чудовище напрячь все мышцы лица, чтобы не выдать ни малейшего признака обеспокоенности. – Я хочу сказать, что… Не могу винить тебя или судить. Я имею в виду… Я же не знаю, что произошло тогда и почему ты сделал… то, что сделал. Я боялась тебя – это правда. Но ты спас мне жизнь. И я вдруг подумала, что если бы ты хотел убить меня, то уже сделал бы это.

Почему-то ее рассуждения вызвали усмешку, которой Чудовище не смог сдержать, чем явно удивил Эрику. Непонимающе она смотрела на него, а он лишь пожал плечами. Разве не мог бы он пытать ее, наслаждаясь чужими страданиями? Она не допускала мысли об этом? Какая наивность.

– Не думай, что я наивная, – вдруг резко добавила Эрика, и он понял, что произнес последнюю фразу вслух. Она уткнулась лицом в подушку, а Чудовище с интересом и снисходительной усмешкой ждал объяснений. – Я…

От этой заминки он сразу напрягся: неужели она снова собралась рыдать? Но вопреки ожиданиям, Эрика повернулась к нему лицом, и Чудовище смог увидеть, что хоть ее глаза и покраснели от подступивших слез, Эрика изо всех сил пыталась сдержаться, хотя нижняя губа предательски подрагивала. Почему ему было так сложно смотреть ей в глаза сейчас? Снова это навязывающееся чувство вины в произошедшем.

– Я уже встречалась с убийцей ранее, – вдруг выпалила она, собравшись духом. – Когда я увидела тебя сначала, на меня напал тот страх, который я уже испытывала раньше, поэтому ты ассоциировался у меня с ним, в какой-то степени. И я испугалась. И сбежала. Но те парни… Они хуже, чем ты. Вы совсем не похожи.

– Для только что изнасилованной девушки ты рассуждаешь слишком спокойно, – сорвалось с языка Чудовища.

И он тут же понял, что попал в больную точку по ее скривившейся усмешке и блеснувшей в уголке глаза слезе.

– Я не осуждаю тебя, потому что какой-то частью своей души я желала им смерти. Если бы я могла их убить, то убила бы. Если бы это сделал кто-то другой в тот момент, я бы не жалела. Мне хотелось, чтобы они исчезли. И сейчас, когда я думаю об этом, испытываю отвращение к одной только мысли о смерти. Но что об изнасиловании… Хоть они и пытались это сделать, у них не получилось. Это…

Похоже, Эрика пыталась сказать что-то настолько тяжелое для нее, что даже не смогла сразу озвучить. Она мычала отдельные слова, вдруг замыкалась в себе, отстраненно смотрела в пол, и Чудовище совсем не понимал, что происходит. Что-то еще связанное с этими парнями в лесу? Или нечто другое? Все встало на свои места, когда, едва слышно, Эрика призналась, что в пятнадцать лет на нее напал маньяк-насильник. Из нее водопадом полился местами бессвязный рассказ, перемешанный со слезами, всхлипами и паузами.

Она кричала и плакала, но никто не слышал. Она не могла сделать ничего – ремни накрепко привязывали ее руки и ноги к кровати, не давая возможности пошевелиться. Несколько раз она теряла сознание от боли и страха, но всякий раз возвращалась в этот кошмар, который не прекращался. Урывками она помнила, как он приходил к ней и насиловал снова и снова. Он делал небольшие надрезы на коже, говорил, как прекрасно видеть кровь на белоснежном полотне. Он улыбался так мерзко, что хотелось пнуть его. Пнуть, вонзить ему в лицо его же нож, разделать его череп, лишь бы никогда не видеть этих глаз. Впервые она желала смерти кому-то, но могла это оправдать. Каждую минуту, когда он находился с ней, то говорил, как убил остальных. Рассказывал, как разделывал других, доставал внутренности и отдавал собакам. Он показывал коллекцию с прядями волос несчастных девочек, и с нежностью добавлял, что скоро отправит к ним в коллекцию и е