Оставив Спигель около шкафа, Чудовище, стараясь не шуметь, приблизился к кровати. К ее ножке все еще была привязана веревка из простыней. Еда на тележке рядом осталась нетронутой, но Эрика спала, измученная страхом и слезами. Невольно его взгляд скользнул по спящей, проверяя, насколько она была ранена. Лоб перевязан, губа уже не кровоточила, но была припухшей, как и щека. Под одним глазом заливалась синева, и невольно Чудовище снова почувствовал злость. Еще вчера она была одной из самых прекрасных девушек, которых он встречал в своей жизни, а сейчас была изувечена теми уродами.

Во сне Эрика перевернулась, заставив его вздрогнуть от неожиданности. Мокрые темные волосы соскользнули с плеча и шеи, приоткрывая бледную кожу, на которой виднелись синяки и ссадины, обработанные какой-то мазью, судя по резкому запаху, приготовленной из лечебных трав, и от этого казались еще темнее в полумраке. На секунду остановившись на припухших от слез глазах и убедившись, что Эрика спит, он осторожно склонился над ней, чтобы поправить одеяло.

Какой же чертовски беззащитной и маленькой казалась она сейчас во всей этой куче одеял на огромной кровати. Хотя щека еще помнила ту сильную пощечину, которую она отвесила ему при первой встрече. Исцарапанные руки с поломанными ногтями, синяки на щиколотках, едва видневшихся из-под длинной ночной рубашки, ступни, обмотанные широкими листьями, чтобы остановить кровь, – все это свидетельствовало о том, каких усилий стоило ей вырваться из лап насильников.

Вспоминая, какими габаритами обладали те парни, он вновь поразился тому, сколько силы таится в этом слабом на первый взгляд теле. Эрика удивляла и восхищала. «Что?» – поймал себя на этой мысли Виктор и замер. Последнее явно было лишним, но почему-то он чувствовал некое уважение к ней, сумевшей победить трех мужланов, обладающих грубой силой, с помощью которой наверняка всегда брали то, что хотели. И он не хотел думать о том, как после этого они поступали с другими, не сумевшими дать отпор.

Осторожно Чудовище накинул одеяло и опустился на кресло подле кровати, задумчиво разглядывая спящую девушку. И вновь, видя ее шрамы и синяки, чувствовал вину. Почему? Откуда взялось это чертово чувство? Он не должен был испытывать его. Эрика сбежала потому, что он напугал ее. Но он всегда пугал путников. Возможно, если бы он отнесся к ней более мягко, она бы не сбежала, и всего этого не произошло. Чудовище пытался убедить себя, что это так, но все равно откуда-то из глубины души и памяти всплывали обрывочные воспоминания о тех днях, когда он чувствовал такую же вину…

Пронзительные темно-синие глаза пристально смотрели на него, и он вздрогнул, осознав, что Эрика уже не спит. Как давно? Он не знал, сколько просидел подле ее кровати, но она уже проснулась. Чудовище ожидал увидеть в ее взгляде что угодно – злость, ненависть, отчаяние, страх, но она смотрела лишь с глубокой тоской и усталостью, или же ему так показалось. Как давно он пытался догадаться о чувствах человека лишь по глазам? В них всегда был страх. Но сейчас в глазах Эрики его не было.

– Если хочешь что-то сказать, говори, – он старался, чтобы голос звучал беспристрастно, но было тяжело контролировать возникшее откуда-то желание говорить мягче.

Ей было сложно начать, но Чудовище не торопил, давая время собраться с мыслями. И когда Эрика, наконец, заговорила, ее измученный голос постоянно срывался на шепот.

– Спасибо, – одного этого слова было достаточно, чтобы Чудовище почувствовал себя неловко. Разве была его заслуга в спасении? Она сама сумела дать им отпор. – Я благодарна, что ты… Не злишься. Хотя мог бы, ведь я ослушалась тебя и сбежала из твоего дома.